Читать книгу "1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками"

— Зачем-он-поехал-на-сахалин, — спросила она.

— Ты хочешь узнать мое личное мнение?

Она кивнула.

— Ты-же-это-прочитал.

— Да, прочел.

— Что-подумал.

— Наверное, Чехов и сам не знал, зачем это ему было нужно, — сказал Тэнго. — Скорее всего, просто захотел и поехал. Скажем, разглядывал карту, обратил внимание на форму острова — и решил: а не махнуть ли туда наугад? Со мной тоже такое бывает. Смотрю на карту — и вдруг возникает дикое желание отправиться неведомо куда. Как можно дальше от удобств и благ цивилизации. И своими глазами увидеть, какие там пейзажи и что в тех краях вообще происходит. До лихорадки, до дрожи. Но откуда это желание в тебе появилось, никому объяснить не можешь. Любопытство в чистом виде. Ничем не объяснимое вдохновение. Конечно, само по себе путешествие от Москвы до Сахалина в те времена казалось чем-то невероятным. Но мне кажется, были и другие причины, из-за которых Чехова туда потянуло.

— Например.

— Чехов был не только писателем, но и врачом. Может, именно как ученый он захотел своими глазами изучить самую страшную язву на теле своей огромной страны. Несмотря на столичное признание, в Москве Чехову было неуютно. Писательско-издательскую возню на дух не переносил. Даже с теми из авторов, кто разделял эту его неприязнь, не мог найти общего языка. А от напыщенных светских критиков слова доброго не помнил. Возможно, чтобы очиститься от литературной пошлятины, он и подался на Сахалин? Сам остров, похоже, подавил его в самых разных смыслах этого слова. Неудивительно, что за все свое сахалинское путешествие Чехов не сочинил ни одного завалящего рассказа. Ибо то, что он там увидел, в принципе намного превосходило материал для создания литературы. «Сахалинская язва» стала частью его самого. И вполне возможно, как раз за этим он туда и стремился.

— Интересная-книжка, — спросила Фукаэри.

— Да, лично я читал с интересом. Там, конечно, много цифр, статистики, этнографических данных, и литературой как таковой особо не пахнет. Но зато очень сильно ощущается Чехов как ученый. Несмотря на сухость языка, отлично видно, ради чего он все это писал. Между чисел и дат всплывают портреты живых людей, тонко выписанные характеры. Вообще поразительно ярко отражена атмосфера тамошней жизни. Для документалистики, описывающей только реальные факты, это очень интересный текст. Местами — просто шедевральный. Да что говорить, одни гиляки чего стоят.

— Гиляки, — повторила Фукаэри.

— Гиляки — коренные жители Сахалина, обитавшие на острове за много веков до русской колонизации[56]. Жили в основном на юге острова, пока с Хоккайдо не нагрянули айны[57], и гилякам пришлось переселиться на Северный Сахалин. В свою очередь, айнов с Хоккайдо вытесняли на север японцы. Когда же остров стали активно осваивать русские, число гиляков начало стремительно сокращаться. И Чехов решил собрать и сохранить как можно больше информации о культуре и быте вымирающего племени.

Тэнго раскрыл книгу на заложенной странице и принялся читать вслух, местами для доходчивости пропуская абзац-другой.

— «У гиляка крепкое, коренастое сложение, он среднего, даже малого роста. Высокий рост стеснял бы его в тайге. Кости у него толсты и отличаются сильным развитием всех отростков, гребней и бугорков, к которым прикрепляются мышцы, а это заставляет предполагать крепкие, сильные мышцы и постоянную, напряженную борьбу с природой. Тело у него худощаво, жилисто, без жировой подкладки; полные и тучные гиляки не встречаются. Очевидно, весь жир расходуется на тепло, которого так много должно вырабатывать в себе тело сахалинца, чтобы возмещать потери, вызываемые низкою температурой и чрезмерною влажностью воздуха. Понятно, почему гиляк потребляет в пищу так много жиров. Он ест жирную тюленину, лососей, осетровый и китовый жир, мясо с кровью, все это в большом количестве, в сыром, сухом и часто мерзлом виде, и оттого, что он ест грубую пищу, места прикрепления жевательных мышц у него необыкновенно развиты и все зубы сильно пообтерлись. Пища исключительно животная, и редко, лишь когда случается обедать дома или на пирушке, к мясу и рыбе прибавляются маньчжурский чеснок или ягоды. По свидетельству Невельского, гиляки считают большим грехом земледелие: кто начнет рыть землю или посадит что-нибудь, тот непременно умрет. Но хлеб, с которым их познакомили русские, едят они с удовольствием, как лакомство, и теперь не редкость встретить в Александровске или в Рыковском гиляка, несущего под мышкой ковригу хлеба»[58].

Тэнго остановился и перевел дыхание. По каменному лицу Фукаэри было сложно понять, интересно ей или нет.

— Ну как? — спросил он. — Дальше читать? Иди лучше что-нибудь другое?

— Хочу-еще-про-гиляков.

— Ну тогда слушай дальше.

— Ничего-если-лягу.

— Давай, конечно, — согласился Тэнго.

Они прошли в спальню. Фукаэри забралась под одеяло, а Тэнго сел на стул у кровати и стал читать дальше.

— «Гиляки никогда не умываются, так что даже этнографы затрудняются назвать настоящий цвет их лица; белья не моют, а меховая одежда их и обувь имеют такой вид, точно они содраны только что с дохлой собаки. Сами гиляки издают тяжелый, терпкий запах, а близость их жилищ узнается по противному, иногда едва выносимому запаху вяленой рыбы и гниющих рыбных отбросов. Около каждой юрты обыкновенно стоит сушильня, наполненная доверху распластанною рыбой, которая издали, особенно когда она освещена солнцем, бывает похожа на коралловые нити. Около этих сушилен Крузенштерн видел множество мелких червей, которые на дюйм покрывали землю»[59].

— Крузенштерн.

— Кажется, это какой-то русский первопроходец. Чтобы создать эту книгу, Чехов, насколько мог, прочитал все, что до него написали о Сахалине другие люди.