Читать книгу "Русалка - Кэролайн Дж. Черри"

— Тогда скажи, чем было то, что мы только что похоронили? И чем было то, что находилось рядом с Ууламетсом, что готовило нам завтрак и спало в постели его дочери? Было ли это чем-то таким, что могло произойти? Я не говорю сейчас про Воджвод, такого там не могло быть!

— Я не знаю, — сказал Саша приглушенным голосом, бросая неприязненный взгляд на кучку грязных листьев и земли, лежащую между ними. — Мы ведь знаем, чем это было, но я не уверен, что знаю, откуда оно взялось.

— Есть, по крайней, мере две возможности, — пробормотал Петр.

— По крайней мере, две, — повторил Саша и, так же как Петр, взглянул в ту сторону, где за занавесом из переплетенных ветвей у погасшего ночного костра сидел Ууламетс. — Может быть, когда твои желания столь велики…

— Он не хотел получить ее! Ему была нужна дочь, согласная с ним во всем, и которая по любому поводу говорила бы: «Да, папа», и держала бы дом в порядке и чистоте.

— Собственно говоря, что, на самом деле он и получил, — сказал Саша. — Разве не так?

23

Ивешка была молчаливой и потерянной: она действительно затратила слишком много сил, которые ей не принадлежали, а были лишь одолжены, и которые пошли на то, чтобы рассеять тот образ Привидения или Призрака, как называл это Петр, делая все, чтобы остаться среди них. Она даже готовила им обед и спала в одном с ними доме. А теперь она парила в пространстве вновь как бледный призрак, бесцельно кружа среди деревьев, которые окаймляли могилу и потухший костер Ууламетса.

Стало быть, это выпало на его долю, подумал Саша, поскольку Петр и Ууламетс были не в лучших отношениях, начать немедленные переговоры со стариком.

Он отмыл руки в маленьком весеннем ручье, который был недалеко от их места, стряхнул с волос остатки листьев и даже позаимствовал у Петра бритву, чтобы хоть немного поскрести то место, где у него начинали пробиваться усы, про которые тетка Иленка всегда говорила, что они выглядят так, будто он просто не умывался. Хотя ему наличие усов казалось вполне приличным, по крайней мере, ведь усы не делали старого Ууламетса похожим на бродягу, даже если его одежда была перемазана грязью, а в его волосах и бороде застряли обломки мелких сучков и куски листьев.

У старика с собой была книга. Но он не читал ее и не ничего не записывал, а только держал ее в руках, остановив неподвижный взор на окружающем лесе, как будто лес скрывал от него все ответы, которые он хотел получить.

Саша поклонился и слегка кашлянул, когда оказалось, что старик Ууламетс не замечает его.

— Мы позаботились обо всем, и Петр считает, что мы можем отправиться назад, к лодке, и там обдумать наши дальнейшие действия. Я же не думаю, что мы действительно сможем сделать это, но, может быть, вы знаете…

Старик даже не взглянул на него.

— Ведь мы не имели ни малейшего представления о том, куда вы ушли, — сказал Саша. — Это Ивешка привела нас. Мы даже повстречались с лешим, и он помог нам.

Но не последовало даже малейшего намека на интерес.

— Он одолжил ей силы, которых было вполне достаточно, чтобы добраться сюда, — продолжал Саша. — Но он сказал, что она не должна забирать больше ничего из его леса. Ему очень не понравилось там наше присутствие.

Продолжать и дальше без видимой реакции со стороны Ууламетса было как безрассудно, так и просто бесполезно. Саша был уверен, что колдун с такими талантами, какими обладал старик, должен знать многое о том, что произошло здесь, без рассказа какого-то мальчика, который может сообщить лишь несущественные подробности. И может быть, именно поэтому Саша почувствовал страх перед стариком, гораздо больший, чем он когда либо испытывал, и неожиданно подумал об источнике этого страха.

Она кое-что оставила мне, сказал он Петру, когда тот пытался очень осторожно расспросить его о том, не причинила ли она ему какого вреда.

Она научила меня кое-чему, подумал он теперь. И ему казалось, что он знает, почему она сделала это. Я до сих пор помню, рассуждал он про себя, насколько отчетливо я мог думать об одном и как был слеп по отношению к другому… и, кажется, знаю, почему.

Я знаю, что такое испуганный человек. Это чувство должно быть в корне отлично от других, по крайней мере когда касается самого себя.

Я мог беспокоиться за Петра… Я знал, что он мой друг: я бы даже не захотел вновь войти в этот мир без него, потому что лишь одного осознания, как он важен для меня, бывало достаточно, чтобы я продолжал правильно действовать в самых опасных ситуациях.

А Петр, продолжал рассуждать Саша, сказал бы, не будь дураком, малый. Но под этим подразумевал бы: не давай в обиду себя, но не обижай и других. Потому что он никогда не был таким, как его друзья: он никогда бы намеренно не разбил маслобойку у тетки Иленки, особенно если бы знал, что она принадлежала еще ее бабушке.

Он сказал, что очень сожалел бы, если бы знал об этом, и ему можно было верить, потому что он редко задумывался над тем, что делает, но никогда не желал ничьей смерти. Но он был продувной бестией в отношении людей, и это было и хорошо, и плохо…

И вот если колдун не имеет около себя подобного человека, и если он запрятал свое сердце куда-то далеко-далеко и теперь не может чувствовать правды, не может чувствовать намерений того, кто хочет предостеречь его от глупости, так что же он хочет?

Старый Ууламетс перестал слушать окружающих много лет назад, так казалось ему и так считала даже Ивешка.

Так он простоял еще некоторое время все на том же месте и наконец кашлянул еще раз.

— Извините меня, господин. Если вы думаете, что я оправдываюсь, и считаете, что не должны выслушивать это, то я хочу вам сказать, что мы собираемся приготовить обед, и если у вас нет никаких мыслей на счет того, что мы должны делать после этого, то мы соберем вещи и тронемся в обратный путь, к лодке, а там увидим, удастся ли нам справиться с ней на этот раз.

И только тогда Ууламетс сказал:

— Маловероятно.

— Что вы имеете в виду?

— Уйти отсюда, — сказал Ууламетс.

Саша глубоко вздохнул, сжал кулаки и признался самому себе, что видимо старик все слышал и принимал во внимание все, что здесь говорилось, даже если при этом и не подавал признаков.

Ивешка вряд ли могла так думать. Она была очень раздражена. Он чувствовал это и очень хотел, чтобы она на время перестала навязывать им свою волю…

— Пожалуйста, — громко сказал он, когда отошел от старика, оставив его в покое. — И Петр, и я очень устали. Пожалуйста, не сейчас.

Он скорее почувствовал, как задрожал воздух, нетерпеливо, страшно, яростно. Ярость постоянно сопровождала ее. Она была теперь намного слабее, и поэтому ее хватало только на это…

… Я не могу смириться со смертью, настойчиво твердила она, охваченная ужасом, заставляя его воспринять эту мысль, а за ней и все остальные, которые продолжали врываться в его сознание…