Читать книгу "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Связи между властями ДВР и китайским населением были особенно интенсивными до конца мая 1921 года, пока ДВР не утратила контроль над Приморской областью, где жило большинство китайцев. Вместе с генеральным консулом Китайской республики Министерство иностранных дел попыталось решить серьезнейшую проблему, связанную с безопасностью, – деятельность бандитов-хунхузов и других вооруженных группировок. Хунхузы прочно ассоциировались с китайцами, но на самом деле включали в свой состав и русских, и корейцев, и представителей других этнических групп. Их деятельность приносила вред большинству населения, но они пользовались поддержкой некоторых местных жителей и, вероятно, японских военных. Кроме того, хунхузов было нелегко отличить от отрядов антияпонских партизан, которые объединялись по политическому принципу, но тоже могли заниматься вооруженным грабежом[756].

Сотрудничество между Министерством иностранных дел, китайскими консульствами и китайскими организациями способствовало достижению еще одной важнейшей цели ДВР – установлению дружественных отношений с государствами Восточной Азии для стимуляции торговли и смягчения дипломатической изоляции Советской России. Способствовало сотрудничеству и присутствие на китайской земле множества российских граждан. По обращению китайских организаций и консульств и под их гарантию Министерство иностранных дел добивалось освобождения из-под стражи арестованных китайских граждан, в том числе главы верхнеудинского отделения Восточно-Сибирского китайского национального союза, задержанного Госполитохраной. Некоторые китайские граждане получили право покинуть ДВР и вернуться в Китай без уплаты выездных сборов[757]. Кроме того, китайские организации сумели смягчить экономический режим ДВР для китайцев. Например, Хун Яо, председатель правления Восточно-Китайского национального союза, обратился к властям Забайкальской области с протестом против обысков и реквизиций у китайских купцов в Нерчинске и добился возвращения конфискованных средств[758].

В отличие от китайцев и японцев, к которым относились как к иностранным подданным, имевшим свои независимые государства, тем национальностям, у которых были новые независимые государства на территории бывшей Российской империи, приходилось сложнее. Патриотизм более не требовал подчинения российскому правительству. У украинцев была Украина (или хотя бы представление о ней), куда многие хотели вернуться; многие поляки, латыши и эстонцы уехали в свои получившие независимость страны[759]. Власти ДВР не поддерживали репатриацию и эмиграцию. Осенью 1921 года Чита отказалась признавать иностранными гражданами тех, кто родился на территории Латвии, Литвы, Эстонии и Польши, но мог подтвердить свое иностранное гражданство из-за отсутствия соглашений между этими странами и ДВР[760].

Временное Приамурское правительство никогда не рассматривало возможность создания территориальных автономий. В этом отношении оно следовало подходу колчаковской администрации, представляя себе будущую Россию единой и неделимой. Но отсутствие отчетливо сформулированной политики управления разнообразием не всегда отталкивало меньшинства от Владивостока и других центров антибольшевистской оппозиции. В войсках Унгерна были бурят-монголы, несмотря на конфликт между известными бурят-монгольскими политиками и Семёновым. Многие корейцы поддержали переворот Меркулова. 2 июня 1921 года никольск-уссурийская газета «Приморская мысль» опубликовала приветствие Я. А. Кима, председателя Центрального правления корейских национальных обществ в Приморской области, генерал-лейтенанту Иннокентию Семеновичу Смолину, караиму по происхождению и командиру каппелевцев. В этом обращении Я. А. Ким от лица 100 тысяч корейских жителей Южно-Уссурийского края приветствовал передачу власти умеренным элементам и выражал надежду, что интересы корейского населения тоже будут учтены. Смолин ответил, что этот вопрос не входит в его полномочия. Более того, он назвал корейцев и русских «соседними и дружественными народами», не включая тем самым корейцев в состав российской нации. Несмотря на это, некоторые корейские депутаты предпочли покинуть парламент ДВР, чтобы попытать счастья на выборах в будущее Приамурское Yародное собрание. К. П. Ким, Тихон Вениаминович Огай, Яков Андреевич Ким и Лев Петрович Цой были избраны в новый владивостокский парламент[761].

Украинские активисты тоже отнеслись к Временному Приамурскому правительству терпимо и ожидали, что оно удовлетворит культурно-национальные нужды украинского народа. В интервью украинской газете В. Ф. Иванов утверждал, что его кабинет поддерживает принципы культурно-национальной автономии. Хотя владивостокское правительство так и не приняло никаких конкретных положений о меньшинствах[762], местные органы самоуправления занялись рядом вопросов, связанных с корейцами. В июле 1921 года Никольск-Уссурийская уездная земская управа обсудила реформу русских школ в корейских деревнях, рассмотрев возможность введения корейского языка как отдельного предмета, и предложила изучить перспективы этой реформы вместе с корейскими депутатами Приморского областного земского собрания[763].

Впрочем, перспективы национального самоопределения в Приамурском государственном образовании все равно выглядели неважно, как в силу отношения к этому вопросу многих представителей приамурских властей, так и в силу общего неуважения к таким учреждениям, как земства и парламент. 6 сентября 1921 года «Приморская мысль» сообщила, что корейские организации обратились в Никольск-Уссурийскую городскую управу с просьбой об отводе земельных наделов и жалобой на дискриминационную политику – даже те корейцы, которые были российскими гражданами, должны были прожить на одном месте десять лет, чтобы получить право выкупа земли в собственность, в то время как на других граждан подобные ограничения не накладывались. Городские депутаты и чиновники разошлись во мнениях по этому вопросу. Некоторые указывали на «корейское засилье» и заявляли, что корейцы совсем не считаются с русскими. Другие выступали против дискриминации по этнической принадлежности. Одержали верх противники корейцев. Городская дума не только сохранила ценз оседлости для корейцев с российским гражданством, но и вновь ввела ассимиляционную политику в стиле царской России, потребовав, чтобы все постройки были «обязательно русского типа»[764].