Читать книгу "Дон Иван - Алан Черчесов"

– Погоди, я правильно понял: если Анна – святая, как я, то это ей минус? А если стервоза, как Долли, то это ей…

– Тоже минус. Плюс дают оба минуса вместе, и только! Святая стервоза.

– И какой мы отсюда делаем вывод?

– Перепутал таблетки.

Они хором смеются. Я закрываю глаза. Но вижу на сей раз лишь изнутри свои веки.

– Как насчет подведения итогов?

– Согласна.

– Не против.

– Итак, мы имеем святую и все эти главы волшебной любви. Убедительно?

– Очень.

– Согласна.

– А еще мы имеем стервозу, у которой всегда был второй про запас. Получается диагональ.

– В каком смысле?

– Стерва держит на привязи девственника, между тем как святая забавляется с дамским угодником.

– Это если по факту. А если по сути, все крепится по прямой: Альфонсо порочен тем, что уперт, как баран, Дон же невинен тем, что был бесприютен любовью – до Анны.

– Хорошо. А кого любит Анна?

– Ивана.

– Альфонсо.

– Или обоих? Один – несказанность. Другой – недосказанность.

– Дядя сказал, губит ее недосказанность.

– А по-моему, несказанность – это всегда недосказанность, – пожимает плечами Долорес.

– А как она ее губит, он не сказал?

– Не успел. Про записку что-то промямлил и сдулся.

Я в ярости: не записка, а SMS. Альфонсо послал ей на сотовый сообщение:

«Прибыл в Касаб. Жду в отеле».

Он прилетел туда раньше срока. Нагрянуть в севильский дом супругов Ретоньо, как он планировал, не задалось: особняк стерегли телохранители. Убивать Дона, впрочем, Альфонсо не собирался. Хотел припугнуть – как пугали его самого все эти долгие годы молодчики Мизандарова, не подпуская приблизиться к Анне. Потому что все эти годы Анна никак не желала признать, что Альфонсо – любовь навсегда, а не ненависть все эти годы.

Небрежность рождает небрежность, думаю я о Светлане. Если была бы записка, портье бы не сократил. Сократил сам Альфонсо. Перезвонить ему Анна уже не сумела: барахлила мобильная связь. В тот день она прерывалась часами: где-то на западе бушевали песчаные бури. Когда Анна сняла трубку в своем гостиничном номере, она и в ней услыхала их хрипучие отзвуки. Она поискала по карте: от Кенитра-Тарфаи городишко Касаб находился в каких-нибудь двух километрах. Можно было вызвать такси. Она же решила пройтись. Пешком от гостиницы лучше идти было через холмы. «Красивый пейзаж, – одобрил портье. – Не пожалеете». Он предложил ей нанять провожатого, но она отказалась: надо было все хорошенько обдумать, чтобы не оступиться в своем окончательном выборе.

Она оступилась на своем последнем пути.

Полицейский Махмуд не сказал, что нашел в ее сумке стилет.

Похоже, что он его не находил. Нашел его тот же мальчишка, что подобрал в пыли сотовый. Когда он дважды нажал кнопку вызова, ему отозвался из Касабланки радостный голос мужчины. Мальчишка был тоже доволен: аппарат прекрасно работал, что в этих местах было редкостью. Не то что в Рабате и Касабланке.

За восемь минут до того на западе стихли песчаные бури…

– Допустим, Альфонсо ее погубил. И допустим, Дон о том знает.

– Не знает, а чувствует. Дон мало что знает.

– Чувствуя это, Дон понимает, что Альфонсо уж точно не знает. А потому для себя самого он, Альфонсо, совсем не убийца. Иван о своих догадках молчит: коли ему суждено умереть на дуэли, убийцей двойник его станет и так. Если же схватку выиграет Дон, он отомстит за убийство своей доньи Анны.

– Сверни свой пасьянс! Здесь тебе не игра. А лучше сказать, такая игра, что пасьянс рядом с нею – игрушка.

– Игра насмерть, – вставляет Долорес. – Причем для романа и автора. Это я заявляю как Эра Луретти. Не забывайте: он перепутал всего лишь названия лекарств, но отнюдь не намерения. На спасение он не надеялся. Со мной так бывало не раз. Это как насмешка судьбы. Издевательское воскрешение…

У меня сводит скулы от гнева. Я хочу закричать, но мне нечем. Голос пропал, как и силы на жест. В жилах моих текут лишь чернила. Я давно обескровлен. Всю мою кровь исписал Дон Иван.

– Кстати, насчет воскрешения, – вспоминает жена. – Опять волшебство. Дядя буквально им грезил. Нес околесицу, будто сознание наше нуждается в чуде, чтоб уцелеть в предсказуемом мире. Когда мир предсказуем, он обречен. Волшебство с этим борется и расставляет сознанию ловушки. Вот почему, говорил, с античных времен Ахиллес не может догнать черепаху. Вопрос воскрешения – это вопрос нашей веры. И энергии нашей любви. Приводил в пример вознесение Христово.

– Так он же у нас атеист! – возмущается Герка.

– Он у нас кто угодно. Как Анна.

– Теперь мне понятно, почему он всех заполовинил. Куда ни плюнь, везде двойники.

– Тут важна для него лишь идея. Персонажи к ней только придаток. Как придатки к Дону Ивану дьявол и ангел, Альфонсо и джокер, Мария и Клопрот-Мирон.

– Окрестил бы лучше ее он Вергилией.

– Дорожил куда больше созвучием: Хана, Жанна и Анна. Магия рифм и значений, в которых гнездится и имя Иван. Дарья – дар. Фортунатов – фортуна. Мизандаров – мизантропический дар. Долорес – скорбящая. А еще страшно радовался, когда вызнал, что в слове Испания прячется ключ.

– Это если считать, что Испания – кельтское имя, – уточнила Долорес. – А если искать только в римских корнях, из недр восстанет Испалис. Так сперва называли Севилью.

– Значит, опять все сошлось.

– У него всегда все сойдется и свяжется. Уж на что, а на это Дядя мастак. Не подведи его Дон с языком, и роман бы давно получился.

– Но получился б неважный роман, – возражает ей Герка. – Роман про героя, а не того, кто его написал.

– А теперь? Героя и след уж простыл, а автор лежит безъязыкий – не живой и не труп.

– Он всегда мечтал умереть в своей книге. Не буквально, конечно, но и не так чтобы в шутку. Я этого не одобрял. По мне, в книгах нужно не умирать, а рождаться. Маринка так тоже считает.

– Кто б сомневался! Она ж у тебя акушерка, – улыбается Тетя.

– Можно я полистаю? Не возражаешь? – обращается Герман ко мне. Он опять надевает очки и читает: – Дуэль. Кто берет верх, непонятно. Стреляются на том самом кладбище, где похоронена Анна без Анны. Финальная сцена: дождь и плачущий человек. Голый, как на картине Долорес. Рядом с ним – мокрый пес. Угрожающе лает и не дает подойти полицейским. Погребальный камень Анны Ретоньо у стен монастыря. В дождь – ни единого голубя. Человек дрожит и рыдает. Кто из двоих – нам неясно. А шрам? Как же шрам, я вас спрашиваю?

– Шрама не видно: голозадый закрыл руками не пах, а лицо.