Читать книгу "Зов пустоты - Максим Шаттам"

– Это все плохо кончится, – с досадой шепнула она.

– Нет, Лулу, мы доберемся до них раньше.

– Я не об этом. О нашей стране, обо всем мире.

– Что с тобой?

– Ты видишь параллель между жаждущим власти исламизмом и уставшими от политики развитыми европейскими странами? Возьми сторонников ИГИЛ, возьми любых ваххабитов, кричащих о том, что арабские мусульманские страны уже все перепробовали – от колониального рабства до независимости, демократии, извращенной современными ценностями, или диктатуры, и ни один из этих вариантов не сработал. Единственный период в истории, когда их народы процветали и даже контролировали большую часть земного шара, – это эпоха, когда все они верили в основные ценности, описанные в Коране. Поэтому исламисты и твердят, что на свете есть лишь одна действующая конституция – их собственная. Создав ее, они меньше чем за два столетия подчинили себе территории от Индии до берегов Атлантического океана. Меньше чем за двести лет – во времена, когда люди повсюду передвигались на лошадях… Вот о чем говорят исламисты. Их сила – Коран и ничто другое. «Вернитесь к основам, и Бог снова нас защитит». А что в это время происходит в Европе? У нас пышным цветом цветут крайне правые партии. И что они говорят? Ровно то же самое! Они тоже утверждают, что мы уже все перепробовали, что ни один подход – ни левый, ни правый, ни даже центристский – не сработал и что нам пора решиться на настоящие перемены, без страха вернуться к истокам наших западных ценностей. Да сколько можно? Мне тошно от этого сходства! В обоих случаях всем правит не разум, а страх и отчаяние. Мы – очевидцы столкновения культур, и каждый из нас реагирует одинаково: мы замыкаемся в себе. Наши различия нас не украшают, нет, с каждым новым терактом они все больше отдаляют нас друг от друга, но всем на это плевать.

– Ничего подобного, есть те, кто открыто говорит о братстве, об уме, о толерантности, о любви… Вспомни многотысячные демонстрации после терактов! Если это не коллективное послание…

– Шок действительно заставляет всех шевелиться, но дай обыденности время, и она вновь вступит в свои права. Просто дождись выборов, и ты все сам увидишь… Клянусь тебе, Сеньон, наш мир теряет всякие ориентиры. Он гибнет от страха!

Темнокожий гигант приобнял ее за плечи, словно старший брат:

– Ты испортила мне весь настрой, спасибо.

День оказался точно таким, как и это мрачное утро. Хмурым, бесконечным и совершенно неплодотворным. Они нашли отца Сида Аззелы – мать уже давно умерла – и сообщили ему, что предполагают, что его сын погиб накануне ночью. Казалось, эта новость его не слишком расстроила. Они мало общались в последнее время; отец вел себя крайне сдержанно, не проявил никаких эмоций. Жандармы тампоном взяли у него образец слюны, чтобы сравнить его ДНК с ДНК обгоревшего трупа, а затем, с его согласия, осмотрели квартиру. Ничто в ней не свидетельствовало о том, что старик делил кров с кем-то еще. Затем следователи связались с четырьмя братьями и сестрами Сида Аззелы и встретились с тремя из них. Те проявили куда больше эмоций, чем их отец. Лудивина настойчиво повторяла: они лишь предполагают, что Сид мертв, но не уверены в этом на сто процентов. Следователи воспользовались ситуацией, чтобы задать родственникам несколько вопросов. Никто из братьев и сестер не поддерживал его религиозный экстремизм, хотя один из братьев вполне понимал Сида. В последнее время тот якобы чувствовал себя чуть лучше, начал снова ходить в обычной одежде, а не только в джелабе, стал более открытым, но для тех, кто знал его с самого рождения, все равно было ясно, что с ним что-то не так. Такия, подумала Лудивина, искусство скрывать, которым Сид не владел в совершенстве, так что родные все про него понимали. Ни один из членов семьи по-настоящему не общался с ним после того, как он вышел из тюрьмы: он заходил в гости из вежливости, но и только. В последние месяцы он замкнулся в себе, явно чувствовал себя не на своем месте: это было очевидно несмотря на его попытки выглядеть по-западному. Никто не знал, как ему помочь, как реагировать, все лишь молились, чтобы это прошло, хотя и сами не могли вырваться из цепких лап повседневных забот.

Одна из сестер на прощание сунула жандармам коробку печенья, которое сама испекла. Лудивина собралась было выбросить коробку в урну возле подъезда, но Сеньон ее остановил:

– Ты серьезно, Лулу? Она старалась, пекла, а ты просто выбросишь все в помойку? Это неуважение!

– С каких пор мы принимаем подарки от свидетелей?

– Это не подарок, а гостеприимство, она щедра, вот и все. Марокканцы все такие, ты никогда не уйдешь от них голодным! – пошутил он.

– А что, если она на самом деле что-то скрывает? Что, если она тоже придерживается радикальных взглядов и решила убить пару копов? Кто тебе сказал, что она не подмешала в тесто яд?

– Это уже паранойя. Ее дети ели это же печенье у нас на глазах. Давай мне коробку, я умираю с голоду. Если ты помнишь, мы еще не обедали.

Лудивина с ужасом смотрела, как Сеньон лакомится печеньем. Они продолжили работу в мрачной тишине.

Сид почти не встречался с прежними приятелями из своего района – с теми, с кем дружил, пока не попал в тюрьму за торговлю наркотиками. Он виделся всего с парой человек, но ни о чем таком им не говорил. К тому же его прежние друзья не слишком хотели откровенничать с представителями правопорядка.

Жандармы проверили окружение Сида Аззелы, но ничего не обнаружили.

Когда они вечером вернулись в казарму, полковник Жиан приказал им взять выходной в воскресенье. Они ходили по кругу. Им нужно было отдохнуть, хотя бы немного, и взглянуть на все свежим взглядом.

В тот же вечер Сеньон и Летиция пригласили Лудивину на ужин, настояв на том, чтобы она пришла с Марком. Они позвали Гильема и Мод, выпивали и жарили мясо на вулканическом камне в ожидании Марка, который с извинениями присоединился к ним только в конце ужина. ГУВБ пока не сдается, только и сказал он.

Тихое воскресенье, утренняя прогулка по рынку, свежие овощи на обед, отдых у камина, с книгой, под музыку, и ожидание: днем Марк получил сообщение и уехал в Леваллуа, пообещав Лудивине держать ее в курсе.

Он вернулся к вечеру. Его лицо ничего не выражало. ГУВБ была вынуждена отпустить последних подозреваемых, против которых не выдвинули никаких обвинений: шесть дней ареста, допустимые в случае опасности теракта, подошли к концу.

– Могу я задать тебе дурацкий вопрос? – спросила Лудивина.

– Давай.

– Французские спецслужбы применяют пытки?

– Ты шутишь? Мы же не в кино. Конечно нет. Я не стану клясться, что ГУВБ время от времени не грубит своим клиентам, порой мы нагоняем на них страху, но не более того.

– Даже если на кону жизни сотен граждан Франции?

– Пытки все равно ничего не дают. Вообще ничего. От боли человек признается в чем угодно, даже в том, чего не делал, лишь бы ему больше не было больно. И потом… мы ведь не психопаты, – добавил Марк. – Я такой же полицейский, как и ты, просто работаю в спецслужбе. Не воображай себе всякие ужасы, о них пишут в книжках, но в жизни их не существует.