Читать книгу "Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров"

(Замечу, о большевистском перевороте 25 октября 1917 года «лучший журнал» напечатал лишь крошечную заметку, как о событии второстепенном, малозначительном.)

Предательство

Итак, под заголовком «Великая хартия свободы» были опубликованы «Акт об отречении императора Николая II» и «Акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти». С брезгливым любопытством Соколов рассматривал портреты министров «Первого общественного кабинета» — все старые знакомые. И еще групповой портрет Временного правительства — от Родзянко до Керенского: все сытые, хорошо одетые, очень самодовольные, полагающие, что править громадной и непредсказуемой Россией все равно что пульку раскинуть.

Соколов не удержал восклицания:

— А это что такое? «Декларация Союза русских писателей»… Ну только этих не хватало, все сделали, чтобы народ развратить!

Стал читать, и от гнева заиграли желваки на скулах: «Революционная Россия осуществила на деле то, что проповедуется русскою литературою уже более ста лет… И могут ли в эти великие дни не быть переполнены радостью безмерной и энтузиазмом безграничным сердца писателей русских при виде величайшего торжества свободы, при созерцании чудеснейшего из всех известных всемирной истории переворотов?.. С чувством сладостнейшего душевного удовлетворения взирает русское литературное сознание на происходящее, и радостно ему видеть, что пышно взошли теперь семена, впервые брошенные именно русскою литературною мыслию…»

— Тьфу, какая мерзость! — воскликнул Соколов. — Но не все ведь изменили государю, наверняка есть много преданных ему людей, тех, на ком держалась и процветала монархическая Россия?

И сколько ни листал газеты и журналы, гений сыска не нашел ни единого голоса в защиту государя, по своей воле оставившего трон. Зато в той же «Ниве» прочитал нечто постыдное:

«Временное правительство на своем заседании № 10 заслушало вопрос о лишении свободы отрекшегося императора Николая II и его супруги. Постановили: признать Николая II и его супругу лишенными свободы… Поручить генералу Алексееву предоставить для охраны царя наряд». И далее: «Главнокомандующий генерал Лавр Корнилов взял на себя обязанность сообщить о решении Временного правительства об аресте императора и его жены».

Соколов отшвырнул от себя глупую писанину, застонал:

— Разрушители великой России! Где ваш стыд, где совесть? Жизнь коротка, зачем пятнать ее позором? Ведь вас проклянут потомки. Не ведаете, что творите… Со слезами на глазах будете вспоминать о счастливой жизни, против которой бунтовали, да поздно станет. Господи, да что ж это за страна, где сытые мятутся, голодные не хотят работать, генералы забывают о присяге и все довольны собой, но недовольны властью? Нет, невозможно понять движения русской души…

Прошелся по комнате, устланной толстым ковром, с усмешкой подумал: «А разве меня, природного русского, поймет кто-нибудь? Ведь могу спокойно жить в Померании, со временем забрать к себе семью и отца. Ан нет, иду сознательно на смертельный риск — пытаюсь уничтожить подводную лодку. И все это лишь потому, что дал слово офицера государю. Все отреклись от него. Кстати, и это сделано по-русски, без уважения к царской персоне. Ведь самодержец сам лишил себя трона, а империю — монархии! Ум нормального человека всего этого не вместит. Россия!..»

Соколов выключил электрическую лампу, открыл настежь окно, улегся на узкую кровать. На память пришли строки Беранже о «революционной свободе», которые тот написал, сидя в тюрьме Святой Пелагии в Париже: «Ее дары едва ли нам пользу принесли, мы скипетр потеряли и палку обрели».

Спустя несколько мгновений он уже спал. Последней мыслью было: «Завтра перейду к решительным действиям. Господи, не оставь меня…»

Подозрительная просьба

На другое утро, встретившись в офицерской столовой за завтраком с Генрихом, Соколов решительно произнес:

— Ваше императорское высочество, я здесь кисну от безделья…

— Граф, я уже предлагал вам: поезжайте в мой замок в Померании. Будете охотиться, читать книги — у меня прекрасная библиотека, пользоваться хорошим винным погребом, сидеть у камина. Юные горничные сочтут за честь удовлетворять все желания героя… Что еще для счастья надо?

— Нет, пока идет война, мне не до отдыха.

— Хорошо, дам вам лучший аэроплан, воюйте с французами. Можно кидать в них бомбами, можно резвиться в воздушных боях — я посажу с вами лучшего пулеметчика.

— Нет, мне хочется другого…

Принц оживился:

— Интересно, интересно, чем хочет себя развлечь мой русский друг?

— Я навсегда запомнил наш переход на подводной лодке «Форель»…

— Да, уже четырнадцать лет с той поры прошло!.. Я тогда был совсем юным. Но «Форели» у меня нет давно, ее купил ваш самодержец, и полагаю, что не без вашего совета.

— Да, вы понимаете, что на субмарину я тогда попал не случайно, а именно с целью посмотреть ее. Так хотел государь Николай Александрович, который и просил вашего отца, императора Вильгельма, устроить меня на «Форель». Хотя, признаться, я в лодках почти ничего не смыслю.

Принц весело улыбнулся:

— Мой друг хочет поплавать? Прекрасно! Выбирайте себе любое место — от Бискайского залива до Йоркширского побережья. Я готов доверить вашу жизнь легендарному Арно де ля Пьеру, командиру U-139, у которого потопленный тоннаж давно перевалил за триста тысяч тонн. Или замечательному человеку и бесстрашному командиру Валантинеру, ставшему грозой Северного моря, отправившему на дно множество врагов. Или передам в надежные руки аса Клауса Рюккера, плавающего на U-103. Клаус доказал свои блестящие способности, когда еще командовал U-34 в Средиземном море.

Соколов вздохнул:

— Ваше императорское высочество, я столько наслышан о прекрасных победах «Стальной акулы» — UN-17! Мне очень хочется попасть на эту лодку, стать свидетелем ее героических подвигов.

— Желаете к Отто фон Шпелингу? — Принц Генрих удивленно покачал головой и глубоко задумался. Командир «Стальной акулы» фон Шпелинг славился предельной жесткостью, и не хотелось бы, чтобы о его позорных «победах» над санитарными и торговыми судами кто-либо знал.

Принцу Генриху желание Соколова показалось странным. Удивительным было уже то, что он знает название этой лодки. Откуда? Но Генрих не стал расспрашивать. Он задумчиво проговорил:

— Видите ли, мой друг, на этой субмарине командир — прекрасный знаток своего дела, но у него отвратительный характер. С ним ужиться трудно, а вам, русскому графу, привыкшему к общему поклонению и вниманию, почти невозможно. Тем более что вы окажетесь на лодке в качестве любопытного туриста, а это будет постоянно приводить командира в бешенство.

Соколов махнул рукой:

— У талантливых людей нередко случаются дефекты характера, это их личное несчастье. И нет нигде такого равенства, как на субмарине. Полезное занятие, уверен, на лодке для меня найдется. Ведь я многое умею. Готов быть комендором, из пушки стрелять, и рядовой матрос из меня получится неплохой! Готов помогать торпедистам — принимать, крепить торпеды и заряжать. Но главное, ваше императорское высочество, я пробуду на лодке недолго — лишь один боевой выход. А потом до конца войны стану оправдывать свой мундир пилота — летать на боевом аэроплане, бомбить проклятых лягушатников, мстить за то, что чуть не лишили жизни любимого народом принца.