Читать книгу "Двойник для шута - Виктория Угрюмова"

— Что скажете, господа? — спросил Ортон, поворачиваясь к своей свите. — Что скажет государыня?

— Думаю, вождь Амхарау сочтет себя оскорбленным, если его вызов никто не примет, — ответил Теобальд. — И поэтому, если позволит мой государь, я сражусь с ним здесь, на арене, при всех. Все равно мы бы предложили ему это состязание.

— Что ж, — сказал император, — благословляю вас, господа.

А когда Теобальд вышел из ложи, на ходу раздавая приказания своим воинам, добавил:

— Надеюсь, это отучит молодого человека от самонадеянности.

— Уверен, — улыбнулся граф Шовелен, вспоминая поединок, свидетелем которого он был не так давно.

— Это правда? — спросила Арианна у Алейи Кадоган. — Правда, что герцог клятвенно обещал не принимать участия в турнирах?

— Да, конечно.

— Почему?

— Дело в том, дорогая, что однажды победитель турнира оказался слишком, слишком слабым противником и по несчастливой случайности Аластер убил его.

До сих пор Амхарау Красноклювый выглядел грозным противником, да и все рыцари, собравшиеся на турнир, производили впечатление могучего воинства, но теперь публика застыла в почтительном молчании.

Теобальд в полном боевом облачении верхом на вороном скакуне — гораздо более мощном и высоком, чем остальные кони, выехал на арену. Шлем в виде головы дракона сверкал изумрудными глазами, высокий гребень опускался до середины лопаток. Крылатые наплечники делали его плечи — и без того невероятно широкие — еще больше, двойной ряд шипов шел по спине. А сами латы, черные, с зеленоватым отливом, были похожи на бронированную шкуру какого-нибудь чудовища. Теобальд держал в руке тяжелый топор с фигурным лезвием.

— Может, Террил, тебе не стоит смотреть? — тревожно спросила императрица у графини Ойротской. — Теобальд — искусный воин, но нужно ли тебе волноваться?

— Отчего же, напротив. Я давно не видела своего супруга в деле и с удовольствием полюбуюсь на него.

Все присутствующие постоянно забывали, что юная государыня еще никогда не являлась свидетелем того, как сражаются гвардейцы, и по этой причине беспокоилась об исходе поединка. Император и члены его свиты обменялись лукавыми улыбками.

Амхарау так и не понял, что с ним произошло. Он скакал во весь опор, нацелив острие яхадина в грудь Теобальда, и он точно видел, что граф даже на волосок не отклонился. Но в последний момент копье словно увязло в камне — с таким же результатом рамонец мог со всего размаху врезаться в гору. Теобальд схватил конец яхадина, и… скакун Красноклювого даже на задние ноги присел, остановившись перед этой несокрушимой силой, а его господин был брошен вперед силой инерции и только невероятным напряжением мускулов остался в седле. Амхарау почувствовал, как волосы начинают шевелиться у него на голове. А гвардеец рванул изо всех сил древко копья на себя, и поскольку рамонец все еще крепко держал его, то он просто был брошен на землю вместе со своим конем.

Зрители заулюлюкали и завизжали.

Амхарау высвободил ногу, придавленную упавшим конем, вскочил, обнажив меч, изготовился.

— Заметьте, — негромко прокомментировал Аластер, обращаясь к Шовелену и его племяннику. — Та же самая ошибка: сейчас он зол, через минуту станет еще злее. А будь это настоящая битва, он был бы трижды мертв.

— Он понимает это лучше, чем любой роанский рыцарь, — отвечал Шовелен. — Ему-то часто приходилось убивать: Ходевен постоянно ведет войны. Он оттого и злится, что знает: эти секунды — подарок противника, а не его собственная заслуга.

Теобальд легко спешился и пошел по направлению к Амхарау, поигрывая своим топором. Рамонец прыгнул на него, как горный лев, — стремительно и неудержимо. Человеческий глаз был не в состоянии уследить за движением руки Теобальда, тем более никто не понял, как молодой вождь промахнулся. Но всего один удар рукоятью топора по шлему, и Амхарау распростерся на арене без чувств.

— Вот и все, — сказал Теобальд, подходя к императорской ложе. — Даже неудобно как-то.

Слуга Алмерика и впрямь оказался смышленым малым. Отвечал на вопросы обстоятельно и толково, чем заслужил полное одобрение окружающих, выраженное в солидном денежном эквиваленте. Когда слуга удалился, вертя в руках золотую монету, составлявшую его трехмесячное жалованье, и озадаченно хмыкая, Коротышка распрощался с Алмериком и двинулся в порт, прихватив с собой Крыс-и-Мыша.

На город стремительно упала короткая теплая ночь, и столица засверкала, заискрилась разноцветными огнями. За городом же было совсем темно, только светились в стороне полтора десятка желтых точек — окна портовых таверн — да горели носовые фонари на судах. Спутники собирались расспрашивать всех встречных, но встречных-то и не было, поэтому пришлось перекрикиваться с вахтенными. Когда стоишь один-одинешенек, охраняя надоевшую до смерти посудину, а твои товарищи отправились в город подышать воздухом суши, послушать новости и пропустить кружку-другую горячительного, поневоле станешь разговорчивым и обрадуешься любому собеседнику, какого Бог послал. Иными словами, не так уж много трудов пришлось приложить Крыс-и-Мышу и Коротышке, чтобы узнать все, что их интересовало.

Бангалорский корабль стоял у дальнего причала и, судя по всему, готовился к отплытию.

— Ну что? — спросил Коротышка. — Будем действовать нахрапом? На политесы и реверансы времени не осталось.

— Это плохо, — вздохнул Мыш. — Боюсь, нам никто ничего не расскажет. Но попытаться все-таки следует.

Они подошли к борту корабля и спросили капитана. Тот появился довольно быстро, но повел себя не слишком любезно. Не стал спускаться на причал и пришельцев не попросил подняться. Свесился через перила, пытаясь разглядеть в темноте три смутных силуэта. Сам же капитан, напротив, был освещен очень хорошо — фонарь висел прямо у него над головой — и стоял в ярко-желтом круге, как в центре мишени.

— Чего вам, господа? — спросил хмуро.

Очевидно, сам бангалорец был уверен, что изъясняется на роанском, но у остальных это вызывало серьезные сомнения. Поэтому Крыс-и-Мыш предпочли перейти на его родной язык, в котором было столько шипящих и щелкающих звуков, что они доставили немалое удовольствие редким в эту пору слушателям.

Плескались о борт корабля волны; просмоленные доски поскрипывали; в ночном воздухе пронзительно пахло йодом и гниющими водорослями. Коротышка с удовольствием втягивал носом запах моря.

— Мы разыскиваем своего друга, капитан. Он должен был встретиться с нами на турнире, но вы же знаете, какая там свалка! Наверное, мы разминулись. Теперь вот бродим по порту, расспрашиваем — может, кто о нем слышал: он должен был прибыть с Бангалора, и мы надеемся, что он догадался сообщить капитану, где остановился.

И Крыс подробно описал человека, который, по словам трактирного слуги, затеял пари с Джоем ан-Ноэллином.

— Нет, господа, — отвечал бангалорец. — Я его не перевозил. И вот что я вам скажу: ни один капитан не любит, когда о его пассажирах и тем более соотечественниках наводят справки у него же. Поэтому, может статься, я и знал бы его, а вам не сказал. Но теперь все обстоит еще проще: я не привозил на роанский турнир этого человека.