Читать книгу "Неразгаданный монарх - Теодор Мундт"

Великий князь, видимо, колебался. Вдруг черная туча набежала на луну, и наступившая темнота придала Александру Павловичу храбрости и решимости. Казалось, то, что великий князь не в силах был произнести при свете луны, помог сказать ему вдруг наступивший мрак. Великий князь Александр достал из-за обшлага рукава какую-то бумагу и, подав ее Палену, сказал взволнованным голосом:

— Я подписал эту прокламацию, граф, потому что, взвесив все, что вы мне говорили, увидел, что не могу поступить иначе! Но я соглашаюсь на это только под одним условием, от которого не отступлю ни в коем случае: жизнь моего отца должна быть пощажена, так как я принимаю не трон, а регентство вплоть до выздоровления его величества и полного прояснения его рассудка!

— О, это прекрасно, и я сам держусь такого же взгляда, — ответил Пален, пряча бумагу. — Так с Богом, ваше высочество! Ступайте к себе — я вижу, что сюда идут Зубовы и граф Бенигсен. Будьте, пожалуйста, в своей комнате, чтобы я мог в нужный момент известить вас…

— Хорошо, так и будет! До свидания, милый Пален, и помните мое условие!

С этими словами великий князь поспешно скрылся во дворце.

Пален пошел навстречу Зубову и Бенигсену. Вскоре к ним присоединился еще и адъютант императора Аргамаков, который был очень важным членом заговора: имея свободный пропуск во дворец, он мог беспрепятственно ввести туда и заговорщиков. Вслед за Аргамаковым пришло много офицеров, бывших на обеде у генерала Талицына. Пален заметил, что большинство их было сильно разгорячено вином, и шепотом сказал Аргамакову, не лучше ли оставить их во дворе на страже, не впуская в апартаменты, но адъютант только пожал плечами, ничего не ответив на опасения графа.

Когда все заговорщики собрались, Пален принялся распределять их роли. Зубов, Бенигсен и Аргамаков должны были пройти в спальню императора, чтобы заставить его подписать акт отречения. Пален не хотел входить в спальню, а предполагал стоять возле двери, чтобы иметь возможность пустить в ход тот или иной отряд охраны заговорщиков, так как могло случайно произойти столкновение с дворцовой стражей.

Когда все было выяснено и вырешено, заговорщики с соблюдением всех предосторожностей направились во дворец. У входа они разделились, и каждый отряд стал подниматься по особой лестнице.

Аргамаков повел Зубова и Бенигсена той лестницей, которая вела прямо в апартаменты государя. Когда они проходили дверь, им пришлось неожиданно столкнуться с часовым, который окрикнул их:

— Кто идет?

— Тише! — крикнул Аргамаков. — Разве ты не видишь, куда мы идем?

Солдат вытянулся в струнку. Аргамаков и его спутники быстро скользнули мимо часового и дошли до дверей комнаты камердинера императора, и тот сейчас же открыл дверь при легком условном стуке адъютанта.

В комнате камердинера оказалось несколько гусар. Один из них, догадавшись, зачем пожаловали сюда все эти господа, кинулся на них с обнаженной шашкой.

Но Бенигсен был наготове; он одним взмахом сабли раскроил гусару голову, и тот без стона и шума сполз на пол.

Затем, не раздумывая и не колеблясь, все они быстро вбежали в спальню императора.

Зубов был впереди всех и прямо подбежал к кровати государя.

— Что за черт! — вдруг воскликнул он. — Да ведь кровать пуста!

Не отвечая ничего, Бенигсен принялся тщательно осматривать комнату и наконец нашел Павла Петровича скорчившимся за каминным экраном. Бенигсен подошел к нему и твердо сказал:

— Вы арестованы по приказанию его величества императора Александра. Ваша жизнь будет пощажена, если вы не окажете нам ни малейшего сопротивления!

Государь совершенно механически поднялся со скамеечки, на которой он примостился, но не был в состоянии сказать ни слова.

На его посеревшем лице явно отразилась высшая степень испуга и замешательства.

В каком жалком виде был теперь грозный Павел Петрович! Он стоял босиком, в ночном колпаке и фланелевой фуфайке, а пред ним с покрытыми головами, обнаженными саблями и грозными взглядами стояли его подданные, еще несколько часов тому назад трепетавшие пред одним его взором!

Наступила томительная, неловкая пауза. Никто не знал, что же теперь надо делать!

Первым, как и всегда, оправился от смущения хладнокровный Бенигсен. С методическим спокойствием и тщательностью он принялся осматривать комнату. Тут было двое дверей кроме той, в которую они прошли; одна из дверей вела в помещение императрицы, другая — в кладовую, где хранились знамена и оружие. Бенигсен сейчас же распорядился запереть двери в апартаменты Марии Федоровны и вынести знамена и оружие.

Это как бы пробудило императора из его остолбенения. Он схватил саблю, лежавшую на стуле возле кровати, замахнулся ею и крикнул:

— Что вам здесь нужно?

При этом, опуская саблю, он чуть не задел ею князя Зубова.

Это движение сразу привело Зубова в величайшее раздражение, и он крикнул:

— Что нам здесь нужно? Нам нужно заявить вам, что вы окончательно сошли с ума, а потому не способны долее править нами. По приказанию императора Александра Павловича вы арестованы!

— То есть как это арестован? — с величайшим изумлением переспросил Павел Петрович. — Разве я могу быть арестован? Что же я вам сделал, господа?

Император Павел виноватым взором искал сочувствующего взгляда.

— Вы зверски обращались с нами и губили Россию! — крикнул Аргамаков.

В этот момент в коридоре послышались дикий вой и грохот, дверь спальни распахнулась, и на пороге показался генерал Татшвили вместе с другими заговорщиками.

Увидав их, поняв по их возбужденным, искривленным ненавистью лицам, что они явились отнюдь не защищать его, Павел Петрович в приливе отчаяния вновь взмахнул саблей. Но от этого движения пострадала только лампа, которая упала и погрузила комнату в мрак.

Луна слабо светила, и это был единственный свет, хоть отчасти пронизывавший темноту. При этом слабом свете было видно, как Татшвили кинулся на государя, схватил его и с нечеловеческой силой ударил об пол. Бенигсен подбежал к ним и закричал:

— Бога ради, ваше величество, не пытайтесь защищаться, иначе мы не отвечаем за вашу жизнь!

Но, не обращая на это внимания, государь вскочил с пола и стал махать саблей.

Тогда приспешники Татшвили, Аргамаков и Зубов, кинулись на него, вновь свалили государя на пол, причем, падая, Павел Петрович изо всей силы ударился головой об угол мраморного ночного стола.

— Негодяи! Позвольте же мне хотя бы помолиться пред смертью! — прохрипел по-французски Павел Петрович.

Бенигсен выбежал в соседнюю комнату, чтобы достать лампу или свечу. Когда он снова вошел, государь был мертв.

— Боже мой, что вы наделали! — раздался за ними испуганный, рыдающий голос Палена.