Читать книгу "Тайная канцелярия при Петре Великом - Михаил Семевский"

20 января 1724 года Самуил оставил Мигулинский монастырь; в Спасской обители он провел затем три дня и прочитал здесь «Пращицу» против раскольников, соч. епископа Питирима Нижегородского. Эта книга еще более рассеяла туман, наполнявший голову молодого человека. Первый порыв его был разыскать друга своего Степана, некогда введенного им в заблуждение, и отвратить его от прежних мнений. С этой целью Самуил стал расспрашивать монаха Спасского монастыря Иоиля: не слыхал ли он про того «трудника», у которого живет Степан? Оказалось, что Иоиль знает урочище, где спасается «трудник», потому к нему много ходит народу, и Самуил стал умолять Иоиля, чтоб он передал от него Степану просьбу: «Все сумнение свое отложить, послушаться его и возвратиться в свой монастырь».

Последний поступок как нельзя лучше обрисовывает пред нами Самуила. Это — весь увлечение, очень часто ошибочное, но всегда искреннее… Всякой идее, охватившей его голову, всякой идее, выработанной в его голове чтением ли, беседой ли с людьми, которым он почему-либо доверял, он предается со всей страстью, спешит ее передать другим, осуществляет ее на деле, жертвует для нее всеми благами своей жизни, смело идет навстречу всяким лишениям и бедствиям и так же круто, горячо, искренно оставляет свои заблуждения, когда разумное слово или дельная книга указывает ему их…

Так и теперь: знает он очень хорошо, что с возвращением его в Трегуляевский монастырь он неминуемо подвергнется по меньшей мере нещадному наказанию «шелепами» и аресту на цепи, что для него гораздо было бы безопаснее ходить по казачьим станицам либо пробраться дальше, в горы, — но он убедился, что душевное спасение вполне возможно получить и в стенах того монастыря, откуда он бежал, что царствие антихриста еще не настало, что безбоязненно может ходить в церковь и с брадобритыми, что, наконец, в трех первых перстах, складываемых для крестного знамения, вовсе не сидит сатана, — а потому и спешит возвратиться в свою обитель.

На обратном пути в Тамбов (Самуил возвращался казачьими городками) наш молодой подвижник везде и всем старается, «елико сила его постигла», всех от «сумнительств» отговорить и «сумнительства» исправить.

В марте 1724 года Самуил вернулся в Трегуляевский монастырь и первое, что поспешил сделать, — это разубедить тех монахов, которые, слыша иногда его хулы на Петра I, втайне, как казалось ему, уверовали в справедливость его учения об антихристе.

7

Блудную овцу побил игумен «шелепами» и определил в монастырь по-прежнему. Иосаф не лишил молодца и прежней своей благосклонности: в поездку свою в Раненбург, на ярмарку, он взял его с собою и отсюда послал его в Сокольский уезд для сыску беглого монаха Павла. Самуил, как все впавшие в раскол и потом искренно оставившие его, рад был просветить очи заблуждавшимся вместе с ним; он с полною готовностию отправился разыскивать Павла, с целью убедить его возвратиться в монастырь. Нашел он Павла в лесу, поселился он там в вырытой им самим пещере, жил «во трудех», спасая душу свою с боярским сыном, Захарием Макаровичем Лежневым, и тремя товарищами, простыми мужиками. «Премногими разговорами» стал приводить Самуил своего бывшего сотоварища Павла «ко истинной вере», но тот и слушать не стал — убежал от него; тогда проповедник отправился в пещеру к Лежневу и «многими мерами разговаривал с ним и его сожителями, отводя их от суеверия и обращая к истине». Увещание и тут не увенчалось успехом: Захар твердо стоял на том, что в лице Петра I воцарился антихрист. Тщетно Самуил показывал ему книгу Стефана Яворского, «выговаривал от оной, а также и от других книг довольно», что антихрист — не Петр, но никого своими доводами «от книг» к истине не превратил, с тем и вернулся проповедник наш к своему игумену. Только спустя некоторое время Павла с товарищами разыскали другие люди и привели под караулом в Тамбов. Здесь Самуил раскрыл другу своему его заблуждения и написал за него «обратительное доношение», которое и представил в духовный приказ. Быть может, благодаря «раскаянному письму» власти удовольствовались относительно Павла только тем, что зауряд с его лесными товарищами сделали им всем внушение батогами и водворили на прежние места жительства. Самуил продолжал усердно опровергать те ложные толкования, которые делали некоторые из его сотоварищей при чтении священных книг. Таким борцом против рассуждений, «к поношению чести превысоких особ клонящихся», явился он, между прочим, и в следующем случае: в поездке его из Раненбурга в лес, для сыску заблудшего монаха Павла, сопровождал его сын игумена Трегуляевского монастыря поп села Избердей — Антип Иванов. По возвращении поп Антип с Самуилом стали читать известную книгу Стефана Яворского об антихристе и дошли до места, где приведена выписка из Апокалипсиса: «Сидит жена любодейца на седьми холмах, в руце держит чашу пияна кровьми святых» и проч. Антип стал изъяснять ту речь по-своему: «Это — государыня, Екатерина Алексеевна, сидит на седьми холмах — на седьми смертных грехах!»

«Я сам преж сего был в сумнении, — отвечал Самуил, — и бегал, и бесился, и мыслил, что та жена нынешняя царица, императрица Екатерина Алексеевна; но теперь вижу, что все то, конечно, неправда, и все свое сумнение в том отложил…»

«С отложенными сумнениями» прожил бы Самуил в своей обители спокойно до маститой старости и не возмутили бы его толки и бредни невежественных монахов, попов и всяких баб. Но судьба предназначила ему другую долю в жизни: она вызвала его из мирного монастыря и вдруг, нежданно-негаданно, перенесла в Москву, поставила лицом к лицу с плодами петровских реформ, представила ему все общество, всю среду, непосредственно вынесшую на себе удары преобразовательного резца и потому сильно изменившуюся в быте и обычаях своих против заветной старины… Судьба та была не что иное, на этот раз, как один из указов государя, присланный из московской духовной декастерии, которым в сентябре 1724 года призывались молодые, грамотные и способные монахи из всех монастырей в школы. Инквизиторы поспешили сделать на местах распоряжения о немедленном исполнении указа сурового монарха, и в том же сентябре месяце 1724 года из Трегуляевского монастыря наряжено в Москву четверо монахов, в том числе был и Выморков.

— Прощай, — говорил Самуил, придя в Тамбов проститься с женой, — не столь из сожаления к тебе, сколь подтверждая закон Божий, молю тя, замуж не ходи! Потому, если б ты «письма распускного» не дала, то нет ничего, а коли дала ты письмо, да посягнешь замуж, и в том сотворишь ты прелюбодейство!..

— Я б постриглась, — говорила молодая женщина, — да не велят…

Едут молодые грамотники уму-разуму набираться в московскую школу: не чинятся, ведут речи о разных разностях.

— Сказывают, — толкует иеродиакон Корнилий своим спутникам, — сказывают, когда был патриарх, и на вербной неделе важивали у них, патриархов, лошадей государи, и как здравствовал государь царь Иоанн Алексеевич, в такое время приказывал брату своему, Петру Алексеевичу: «Ступай со мной, веди у патриарха лошадь!» И брать-то Петр не повел, а Иоанн Алексеевич и ударил его за то: «Сие уставили святые отцы, — сказал старшой-то брать меньшому, — а ты того не хочешь делать». «Дай только мне сроку, — ответствовал на то Петр, — я это переведу!» Да вот и точно, по-своему, и перевел… Опять тож слышно, — продолжал калякать Корнилий, — что велят молодым монахам расстригаться: напрасно он так делает, не бережет он душ христианских! А надлежало б так поступать: ежели б кто хотел расстригаться, и тех бы надобно в костре жечь…