Читать книгу "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин"

И дело даже не в том, что хватали, в основном, невиновных, во время войны это обычное явление, корень проблемы состоял в гласном раздувании поиска «шпионов», что самым негативным образом влияло на настроения на фронте и в тылу. Это все равно, если бы в 1941 году на весь Советский Союз и на весь мир непрестанно кричали о поимке «предателей» и «шпионов» — генералов Павлова, Климовских, Рычагова и многих прочих, несправедливо обвиненных накануне Великой Отечественной войны и в ее начале военачальников. Каковы бы тогда были настроения тыла, и отступавших под ударами гитлеровцев солдат и офицеров Красной Армии? Войскам объявили о «стрелочниках», генералитет получил пример наказания за неумение, дабы всегда помнить о собственной ответственности, этим дело и ограничилось.

О Первой мировой войне один из главных виновников падения монархии и, следовательно, всей старой России, лидер кадетской партии П. Н. Милюков в эмиграции сам писал, что «дело Мясоедова» подтвердило «измену» в Вооруженных силах. Ясно, что себя самого, сделавшего все, чтобы объективным ходом революционного процесса к власти в России пришли большевики, П. Н. Милюков в «измене» не обвинял. Хотя полковник Мясоедов, чья вина так и не была доказана, в отличие от Милюкова, не клеветал на руководителей страны, не вел закулисных переговоров с союзниками о подготовке государственного переворота в своем воюющем Отечестве, не готовил смену патриархальной монархии на господство олигархического капитала. У. Фуллер дает прекрасную характеристику произошедшему: «поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова — Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека — это подлость. Но еще большая подлость — разбить его семью, обесчестить страдальца и самое имя его смешать с грязью». Стоит ли удивляться, что если о подготовке убийства Г. Е. Распутина осенью 1916 года знали многие думцы, то открыто намекнуть на преступление с думской трибуны не постеснялся именно П. Н. Милюков? Какое же наказание понесли фактические соучастники убийства, если минимумом отделались непосредственные убийцы? Или личность жертвы сама по себе — это уже оправдание унизительной уголовщины?

Помимо прочего, распространение информации о чуть ли не глобальной шпионской сети в России имело и внешнеполитическую устремленность. Русская Ставка могла козырять этим доводом перед союзниками по коалиции, оправдываясь в собственных неудачах. Действительно — кто же еще виновен в поражениях, если не наводнившие страну шпионы? Тупоголовость самого Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, абсолютная бездарность его начальника Штаба ген. Н. Н. Янушкевича и упрямая бесталанность генерал-квартирмейстера Ставки ген. Ю. Н. Данилова оказывались как бы вовсе и ни при чем. Это — очень удобная позиция: неудача за неудачей, а ты остаешься героем и талантливым полководцем в восприятии широких масс фронта и тыла. Те же, кто понимает истинную суть проблемы, помалкивают, чтобы не оказаться самим «записанными в шпионы». Ведь Мясоедов-то носил не «немецкую» фамилию, а самую что ни на есть русскую.

В 1915 году поощряемые офицерским корпусом слухи о шпионах лишь ширились. Характерно, что какие-либо простые офицеры никак не могли стать истинными «козлами отпущения». Поэтому оправдание поражениям и неудачам искалось в деятельности отдельных генералов. Пример солдатского письма из армии: «Сообщу вам слух, который здесь передается, как факт, о коменданте Ивангорода. Будто он песком начинил мины и такими минами заградил проход к Иван-городу… пушки заряжались холостыми зарядами… {великий князь Николай Николаевич} приехал, проверил, сорвал погоны с коменданта и велел его повесить. Офицеры по предписанию начальства, передают обо всем этом солдатам».[372] Комендант крепости Иван-город ген. А.В. фон Шварц был тем человеком, благодаря которому крепость в 1914 году была вообще удержана. Теперь же именно Иван-город, восстановленный из ничего (перед войной крепость находилась в «заброшенном состоянии»), являлся наиболее сильной русской крепостью в Польше. И очень показательно упоминание о том, что слухи распространялись именно офицерами.

Для масштаба Великого Отступления требуются соответствующие данному масштабу фигуры. Заодно можно свести личные счеты. Великий князь Николай Николаевич выбрал человека, которому протежировал военный министр ген. В. А. Сухомлинов, причем прошлое полковника Мясоедова также было не без греха: еще в 1913 году он отставлялся от службы в дисциплинарном порядке и был восстановлен только после личного вмешательства генерала Сухомлинова.

Таким образом, Верховный главнокомандующий, не стеснявшийся проливать русскую кровь за чужие интересы, а также не задумывавшийся о цене побед и поражений, вследствие собственного военно-стратегического неумения поспешил свалить свои грехи на военного министра ген. В. А. Сухомлинова. При этом великого князя Николая Николаевича в этом вопросе активно поддержала либеральная оппозиция, которую генерал Сухомлинов всегда третировал, а теперь, с началом войны не спешил давать буржуазии военные заказы. А ведь военные заказы — это громадные деньги.

Бесспорно, вина военного министра в неудачном положении дел на фронте также была велика: заверяя императора в 1914 году в готовности Российской империи к войне, он явно преувеличивал эту готовность, вольно или невольно дезинформируя политическое руководство государства. После начала военных действий ген. В. А. Сухомлинов также не спешил с мобилизацией усилий страны на войну. Однако непосредственно войсками он не руководил и за оперативно-стратегические промахи, жертвами которых становились сотни тысяч русских солдат и офицеров, в отличие от Ставки полной ответственности нести не мог. Тем не менее 13 июня 1915 года ген. В. А. Сухомлинов был отставлен с поста военного министра, а 15 июля было начато следствие по обвинению в «противозаконном бездействии, превышении власти, служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене» (выделено. — Авт.). Также — по обвинению в «заведомом благоприятствовании Германии в ее военных против России операциях» и сознательном «парализовании русской обороны».

В конце апреля 1916 года бывший военный министр будет заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Ученый так объясняет сложившуюся в результате данных интриг ситуацию: «Это была реакция массового сознания на внезапную опасность, чувство страха, направленность которого обусловливала официальная антинемецкая пропаганда… Такое понятие, как измена, объясняло все, от поражений во второй Восточно-Прусской {Августовской. — Прим. авт.} операции до неожиданного отступления русской армии, стоявшей на пороге Венгерской равнины. В сложившейся ситуации необходима была жертва общественному мнению, которая стала бы ответственной за отсутствие снарядов и „потерю успехов“ Великого князя Главнокомандующего. Последний сумел довести до конца начатую кампанию против своего старого противника {военного министра ген. В. А. Сухомлинова. — Прим. авт.}»[373]