Читать книгу "Сталин и Гитлер - Ричард Овери"

Ни в одной из систем будущее идеальное общество никогда не было низведено до примитивного статуса мифологии. Социалистическое строительство подразумевало перестройку социальной структуры, уничтожение остатков старого порядка путем депортации кулаков, взрывов храмов или насаждения «культурности». Германский новый порядок воцарялся в результате заключения людей в тюрьмы, калечения или убийства миллионов людей во имя биологического выживания, частью этого порядка была и сеть скоростных дорог, покрывающая всю территорию Германии, обучение юной элиты в партийных школах и попытки заменить традиционную структуру социальной идентичности возглавляемой партией расово мыслящей технократией. В обоих случаях идея новой эпохи была встречена с огромным энтузиазмом всего населения и распространилась далеко за пределы пропагандистских плакатов и сервильных кинохроник. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пелось в одной популярной советской песне 1930-х годов161. Молодой американский коммунист Сима Аллан рассказывал о многочисленных встречах в 1930-х годах с людьми, вскормленными простодушным идеализмом. Одна женщина, едва сводившая концы с концами, воспитывая своих детей и в то же время работая на свиноферме в колхозе, рассказывала ему: «Я понимаю все, что нужно нашей стране. Я работаю от всей души!» Она хотела, чтобы Аллан рассказал всему миру, что «мы идем от тьмы к свету»162. Никто из тех, кто наблюдал за ситуацией в Германии после 1933 года, не мог избежать истинного потрясения перед лицом повсеместного и огромного энтузиазма, с которым все население страны жаждало и стремилось к новому старту и новой эпохе163.

Стремление к утопии может иметь несколько объяснений. Оба движения, и сталинистское и национал-социалистическое, были, как по своей природе, так и по самоощущению, революционными. Идея противопоставления золотого будущего коррумпированному декадентскому прошлому эксплуатировалась для воодушевления и поддержания народного энтузиазма и его самоидентификации с режимом. Цель Сталина состояла не только в том, чтобы положить конец буржуазной эпохе, но и в том, чтобы искоренить остатки буржуазного и мелкобуржуазного менталитета, которые еще сохранялись в культуре, науке и социальной политике предыдущего десятилетия. Коммунистические взгляды 1930-х годов были по сути очистительными. Из них вытекали более угрожающие следствия и умозаключения, касающиеся очищения на основе определения социальной ценности, – это была социальная стратегия чисток, использованных для революционного будущего. Национал-социализм так же заключал в своем социальном идеализме понятие очищения, которое «распространялось», по словам Гитлера, «почти на все сферы жизни»164. Революционная чистота здесь так же означала искоренение декадентства республиканского общества 1920-х годов; вследствие этого германская культура, наука и общество были подвергнуты чистке во имя расового идеализма, оправдывавшего дискриминацию и насилие, которые требовала чистка. Обе диктатуры пытались легитимизировать себя своими целями, а не средствами достижения этих целей.

Обе системы разделяли общую приверженность научному переустройству общества. В Советском Союзе научный характер социального эксперимента в 1930-х годах был центральным элементом его интеллектуального фундамента. Чисто утопический социальный эксперимент уступил место социальному идеалу, корни которого лежали в научном развитии социальной среды. Акцент на идеях Ламарка, отказ от фрейдистской психологии в пользу идеи изменчивости личности и общественная поддержка экспериментальных исследований Павлова, связанных с индуцированным поведением – все это свидетельствовало о стремлении режима использовать современную науку в строительстве социализма. Навязчивая приверженность к планированию всего проистекало из того же взгляда на рациональное развитие социума165. Национал-социалистический эксперимент так же имел свои современные научные обоснования в постулатах и предубеждениях германских социологов, биологов и специалистов социальных служб, рассматривавших все явления с сугубо социальных позиций, и в исследованиях психологов проблем внутренних расовых черт характера. Взращивание чистой расы путем внедрения евгенических методов и целенаправленной социальной политики стало главной чертой диктатур; интерес к «сообществу» вместо общества возник из современного социологического идеализма; выход на передний план научных теорий о наследственном характере изменений признаков, а не под влиянием окружающей среды привел к изменению приоритетов в пользу образования и социальной политики, направленных на формирование поколения новой элиты, демонстрирующей расово полноценную личность166.

Факт того, что обе диктатуры пытались научно обосновать и легитимизировать свое стремление к идеальному будущему, характеризует их как «современные». Сохранение элементов социального консерватизма в обеих диктатурах – отношение к семейным ценностям и материнству, преследование гомосексуалистов и запрет абортов, неприятие модернистской архитектуры, формирование технократических сообществ взамен классов – оправдывалось не в контексте возврата к прошлому, а требованиями демографической целесообразности, социологическими и географическими соображениями нового порядка. Вместе с тем множество точек соприкосновения между двумя системами не должно маскировать существовавшие между ними глубокие различия. Советский Союз преследовал под руководством Сталина социологическую утопию, его целью было создание прогрессивного общества, основанного на удовлетворении потребностей человека. Посреди суровых районов в новых индустриальных центрах выросли новые здания, ставшие дворцами труда, рабочими клубами, государственными инкубаторами и техническими колледжами. Героями нового, советского пантеона были скромные рабочие и крестьяне; роль злодеев и нечестивцев играли те, кто тормозил и подрывал социальный прогресс.

Утопия, которую преследовала Германия при Гитлере, была биологической утопией, цель которой состояла в развитии чистого в расовом отношении социального организма, способного воспроизводить узкую демографическую линию. Ценность личности определялась понятиями биологической целесообразности и расовой чистоты, но превыше всего ее готовностью жертвовать собой ради выживания вида. Памятники германского нового порядка носили характер военных мемориалов, святилищ партийных мучеников, «домов солдат», стадионов для игр и сигнала к отбою. Героями новой Германии стали уличные бойцы и солдаты, уже погибшие во имя общего дела, либо те, кто был готов сделать это в будущем167. Вполне закономерно, что затея со строительством такой утопии закончилась полным провалом – поражением в войне в 1945 году, поскольку в этом и состоит логика вульгарного дарвинизма, подпиравшая здание национал-социализма, – победа или поражение в борьбе за выживание. Советский эксперимент просуществовал гораздо дольше, и его достижения были куда более впечатляющими. С 1920х годов и к моменту смерти Сталина социальная структура и условия системы претерпели существенные изменения, произошедшие ценой огромных социальных потерь и высокой степени насилия и дискриминации. После смерти Сталина многое было исправлено партией. В 1955 году были узаконены аборты; модернистская архитектура заменила революционное барокко; миллионы заключенных, обвиненных в общественных или политических преступлениях, вышли на свободу. Однако стремление построить коммунистическое сообщество, исключительное по своей сути, демонстрирующее высокую степень социальной защищенности, члены которого должны были формироваться «конкретными условиями» коммунистического мира, сохранялось вплоть до окончательного распада идеологии в 1989 году168.