Читать книгу "Тайны ветра. Книга 1. Маяк чудес - Нелли Мартова"

– Не совсем. Только те, в написании которых поучаствовал Меркабур.

– Все чудесатее и чудесатее, – бормочет Инга.

Тут мы все вздрагиваем, потому что манул опять оглушает нас своим «муррмяу». В ответ закладка сама прыгает внутрь библиобука, книга открывается, и я читаю одну-единственную фразу, уместившуюся на странице:

«– Так ты еще скажешь, будто „Что имею, то люблю“ и „Что люблю, то имею“ – одно и то же! – подхватил Мартовский Заяц».

Я вздыхаю – вот бы мне в детстве такую штуку! Да и сейчас тоже не помешало бы. Правда, если бы у всех читателей было по такому библиобуку, то новых книг бы вообще никто не писал, потому что все авторы обнищали бы и ушли с горя сочинять тексты для рекламных баннеров и поздравительные стихи.

– У библиобука есть один недостаток – шрифт крупноватый и не меняется. Может, в следующей версии получше будет. «Алиса в стране чудес» – одна из самых меркабурских книжек в мире, – говорит Серафим уже нормальным тоном. – Она написана целиком и полностью под влиянием потока, поэтому ее рукопись тоже где-то здесь можно найти, совсем как открытку. Я позволил себе позаимствовать из нее идею чаепития. А может, это книга меня позаимствовала для реализации своей идеи. Мне кажется, что библиобук к ней неравнодушен.

Книга захлопывается, красная рамка на закладке сдвигается, и буквы внутри нее складываются в надпись: «Это ты к ней неравнодушен».

– Мяу! Штучка с характером, – замечает Серафим. – Чудеса всегда с характером, особенно скраперские.

Манул делает вид, что недоволен и даже возмущен, но я чувствую, что в глубине души все это ему не просто нравится – он жить без своих чудес не может. Так отец сетует на непослушного сына, которым в глубине души гордится.

– Вон там в шкатулке – самая маленькая открытка в мире, можно сказать, левша делал, – продолжает рассказывать он. – Действует, только если на нее посмотреть через микроскоп, причем строго с определенным увеличением. Чуть дальше или чуть ближе – показывает фигу. Та, замурованная в кусок льда, – нарисована инеем на стекле, очень старая, оберег от медведей и волков. Говорят, медведи от нее в старину сходили с ума и принимались всю зиму таскать дрова хозяевам дома. А тем приходилось кормить зверей, чтоб не сдохли. Не уследишь вовремя за стеклом, растает иней – жди беды. В общем, тоже чудная вещица. Есть очень старые экспонаты, еще те, что вдохновляли наших предков сказки сочинять про Бабу-ягу и Кощея Бессмертного. Не говоря уже о том, что на каждое гениальное изобретение из первого окна тут есть своя гениальная открытка. Тут найдется даже карточка, которой пользовался сам Леонардо да Винчи, она особенная, но я вам ее не покажу.

– Простите, мне кажется или я вижу «Черный квадрат» Малевича – интересуется Аркадий.

– Мяу, – возмущается манул. – Ну ты же никогда не думал всерьез, что это – просто картина?

Мой взгляд цепляется за шарик, собранный из ярких лоскутков. Я машинально сжимаю пальцы, но в моей ладони пусто. Мне так и хочется снова поймать знакомое ощущение упругого радостного мячика в руке.

– Инга, это же твоя открытка! – говорю я и ловлю быстрый взгляд Эльзы в сторону Инги, полный любопытства.

– Я узнала, – Инга вся прямо светится.

– Наша, наша, наша открытка! – почему-то кричит ее маленькая спутница, хотя совсем непонятно, какое она-то отношение имеет к этой карточке.

– Серафим, а здесь есть мои работы? – вырывается у меня само собой.

– Может, и будут когда-нибудь, – отвечает он. – У всех есть шанс.

Эльза ухмыляется, Илья тут же принимается что-то подсчитывать в уме – он всегда при этом смотрит вверх и держится за подбородок, а ко мне сзади тихонько подходит Паша и несильно сжимает мою руку пониже плеча. Желание попасть в окно с чудесатыми открытками сразу куда-то улетучивается, и от этого становится легче, будто он вытащил мне занозу из пальца. Как же все-таки Инге с ним повезло!

– А в чем, собственно, заключается твоя работа, Серафим? – спрашивает Илья, закончив свои мысленные подсчеты.

– А в чем может заключаться работа смотрителя Маяка? – отвечает вопросом на вопрос манул.

– Но это же особенный маяк, – возражает Илья.

– Маяк – особенный, смотритель – обыкновенный, – пожимает плечами манул.

– А что тут самое-самое расчудесное? – подпрыгивает Аллегра. – Самое-самое-пресамое?

– Хорош забавляться, – говорит Серафим. – Перейдем к сути дела.

Мы сразу понимаем, что с развлечениями на сегодня покончено. Я бросаю взгляд на часы – они все еще показывают пять. Время пить чай. Атмосфера в комнате уже не такая напряженная, какой была, когда я только вошла сюда. Серафим не случайно устроил нам «чаепитие» и эту экскурсию, он хотел разрядить обстановку. Я смотрю на его спокойное, деловое лицо и легко улавливаю, что помешало ему сразу перейти к делу: манул не переносил ощущения чрезмерной важности, а мы все были преисполнены собственной значимостью. Мне казалось, что я узнала кое-что очень важное о Твари, и наверняка так же думала Инга, я уж не говорю об Эльзе. Илья был уверен, что тут понадобится техническая или компьютерная помощь, Аркадий чувствовал себя допущенным к небожителям, Аллегра и Паша считали себя очень важными персонами потому, что оба изо всех сил заботились об Инге, и только Шапкин все еще держался в стороне и почти все время молчал. Не знаю, как именно его привел Серафим, но вполне возможно, парень был уверен, что выпил или скурил что-то не то.

– Сейчас ты покажешь нам окно особой важности? – Я пытаюсь сыронизировать, но на мою шутку никто не отзывается.

– Итак, – говорит Серафим, снимая амбарный замок, отодвигая засовы и распахивая перед нами жестяные ставни, – что вы здесь видите?

– Мнеморики, – хором выдыхаем мы с Ингой, тут же переглядываемся и хором спрашиваем друг друга: – Ты тоже знаешь?

– Хорошо, – кивает манул. – Чего вы не знаете о мнемориках?

– Я пока ничего не знаю, – отвечает Аркадий.

– И я тоже, – добавляет Шапкин, и это первые его слова, произнесенные после чаепития.

Кажется, парень приходит в себя. Хотя зрелище, открывшееся нам в окне, вряд ли этому способствует. Там сотни, тысячи мнемориков! При первом же взгляде я невольно прячу руки за спиной, а Инга делает шаг назад. Вряд ли Шапкина пугает вид покореженных кругляшков, однако общая картина кого угодно введет в изумление.

То, что мы видим за окном, больше всего похоже на оранжерею. Механическую оранжерею! Под стеклянным куполом, залитым мягким светом и уходящим куда-то в бесконечность, растут диковинные цветы. Они похожи на отлитые из меди подсолнухи, только в серединке каждого вместо семечек красуется самый настоящий мнеморик, обрамленный по кругу лепестками. Жесткие листья растений медленно шевелятся, словно в стебель встроен слабенький моторчик. Слева на полках стоят в горшках такие же цветы, только пониже ростом, и лепестки на них еще плотно закрыты. Не созрели, что ли? На стеллажах справа в специальных ячейках, похожих на контейнеры для яиц, лежат, словно полученный урожай, тонны мнемориков. Пол оранжереи оплетают трубы, из которых время от времени с шумом вырывается пар. Стеклянные своды купола подпирают столбы, снизу доверху увешанные какими-то приборами со стрелками и делениями.