Читать книгу "Богадельня - Генри Лайон Олди"

Узнать это можно было только одним способом.

Но тогда поздно будет каяться.

Запертый в стенах кельи, отец-квестарь испытывал все возрастающее томление духа и плоти. Тайный недуг снедал его изнутри, подтачивая волю и жизненные силы. Монах знал, как избавиться от недуга. Надо сделать один шаг. Просто шаг. Войти в библиотеку…

Нет!..

Но вновь ступить под своды богадельни, опуститься на колени у алтаря в базилике, заново ощутив тихую радость и покой! О, как хочется!.. Господи, спаси и сохрани!..

Строки, начертанные рукой приора, плясали перед глазами.

«…вверяю вас досточтимому брату Гонорию… запрет покидать вашу келью… снимаю… следуйте за ним, куда…»

Вздох облегчения непроизвольно вырвался из уст. Декану Белого капитула виднее, что надлежит сделать на благо Церкви и во славу Господа! Больше никаких сомнений, никаких терзаний: всю ответственность берет на себя босоногий кармелит. Теперь можно с чистым сердцем… с ясной душой… можно…

Когда цистерцианец поднял взгляд от (…размашистый мазок кисти: охра заката…) записки приора, в глазах его плавилась смесь стыда и облегчения. Впервые он проявил малодушие. Переложил на другого бремя принимать решения и держать за них ответ. Надо бы отказаться, но – силы на исходе. Последний формальный запрет рухнул, а железная воля изъедена ржавчиной!..

– Я в вашем распоряжении, брат Гонорий.

На Душегуба монах старался не смотреть.

XCII

На залу пала тишина, едва они переступили порог. А мейстер Энгельберт, занявший после ухода Матильды место настоятеля, поперхнулся любимым «э-э-э…».

– У нас гости, господа. Святые отцы Августин и Гонорий. О первом вы более чем наслышаны. Что касается второго… Надеюсь, он сам представится более подробно.

Филипп ван Асхе устало опустился на скамью в первом ряду амфитеатра. Смежил веки. За последние сутки он сильно сдал: холеное раньше лицо осунулось, щеки запали. Возраст и утомление – плохие помощники. Хенингский Душегуб знал: сейчас обойдутся без него. Он не ошибся. Фратер Гонорий окинул залу цепким, оценивающим взглядом и, безошибочно определив, кто здесь главный, направился к мейстеру Энгельберту.

– Мир вам, дети мои. Надеюсь, вы простите мне столь вольное обращение. Для служителя церкви все миряне – дети его…

Легкий шум в зале.

– Успокойтесь. Я не собираюсь читать вам проповедь. Я намерен объявить всего два тезиса, которые сильно облегчат дальнейший диспут. Тезис первый: я – декан известного вам Белого капитула. Тезис второй: ваша Гильдия сейчас переживает не лучшие времена…

– Первый тезис… э-э-э… весок и убедителен, – успев прийти в себя, прервал кармелита (…журавлиный клин в вышине: возвращайтесь!..) новоявленный ректор Совета. – Что же касается второго… Почему вы пришли к такому… э-э-э… выводу, отец Гонорий?

– Это оказалось просто, милейший мейстер…

– Энгельберт. Если хотите, можете звать меня: «сын мой».

– …мейстер Энгельберт. Неужели вы полагаете, что Белый капитул не осведомлен о провалах части Обрядов? О наваждении, именуемом чернью «бесовским искусом»? О ряде других событий? Или вы надеялись…

Кармелит внезапно умолк. Лицо его окаменело, став барельефом на склепе короля Фернандо. Взгляд прикипел к трещинкам ближайшей стены. Но раньше чем успел подняться ропот беспокойства, кармелит вновь овладел собой. Молчи, боль. Не хочешь молчать? Тогда я буду терпеть. Как терплю уже давно. Мой час еще не пробил. Время есть.

Немного – но есть.

– …вы надеялись, что трудно будет проследить связь всех этих событий с деятельностью Гильдии?

Голос Гонория был таким же ровным, как и до приступа. В конце следовало бы язвительно усмехнуться, но декан не стал этого делать.

– Вы умеете не только смотреть, отец мой, – мейстер Энгельберт разом перестал быть добродушным толстячком. – Вы умеете видеть. Перейдем к делу. Чего вы хотите?

– Я хочу понять. И, может быть, помочь.

В ответ – лучшая улыбка мейстера Энгельберта.

– Вы не ослышались. Сейчас Белый капитул способен раздавить Гильдию. Провалы Обрядов, «бесовский искус»… Подать это черни в нужном виде – и вас уже ничто не спасет. Но зачем? Кому, кроме Лукавого, нужен хаос?! А мы с вами нуждаемся в порядке. В незыблемом, стройном, несокрушимом порядке. Цель оправдывает средства. Мы расходимся лишь во мнении касательно монополии на эти средства. Думаю, сегодня есть возможность найти общий язык.

«Общий язык…» – на лицах членов Совета появилось одинаковое выражение. Декан знает? Или просто фигура речи?!

– За помощь Белый капитул потребует платы? – Ректор Совета (…рябь на воде: золото бликов…) излучал скепсис.

– Не без того, дорогой мейстер. Не без того. Приятно говорить с понимающим человеком. Однако, пойди Гильдия нам навстречу, она потеряет весьма мало. Приобретя взамен – многое.

Кивнув монаху, мейстер Энгельберт обернулся к Совету.

– Уважаемые коллеги! Мне кажется, нам надо со всяческим вниманием отнестись к предложениям отца Гонория. А также выразить благодарность мейстеру Филиппу, приведшему к нам такого… э-э-э… гостя. Я уже начинаю жалеть, что сия встреча не состоялась ранее. Тогда мы могли бы… э-э-э… избежать…

Недослушав, мейстер Филипп с усилием поднялся.

– Прошу прощения, господа. Я умираю от усталости. Позвольте вас оставить.

У выхода он едва не наткнулся на забытого всеми фратера Августина: цистерцианец ждал возле двери, наблюдая за происходящим. «Домой… спать…» – бормотал Филипп ван Асхе, шагая мимо посторонившегося монаха в открывающийся портал.

…Навстречу ударило гудящее пламя. Его дом, где он надеялся наконец отоспаться, пылал. Снаружи долетали приглушенные вопли, а здесь, внутри, с треском рушились балки, бушевал огонь. Душегуб закашлялся от дыма. Глаза налились кровью, сознание помутилось.

– Птица Рох! Где ты, Птица?! Сгоришь, дурак!..

Половицы дымились под ногами. Из щелей выстреливали острые, колючие язычки пламени. Мысли путались, от едкой гари саднило горло. Чувствуя себя глубоким стариком, мейстер Филипп упрямо ковылял вперед: спасти! спасти единственного человека, который любил Душегуба просто так!.. Уже у лестницы он все-таки вспомнил: Птицы в доме нет. Его увез лекарь Карлайль. А братья Втыки работают чисто, можно сказать, ювелирно. Ничего непоправимого. Ну, сгорел дом у хенингского Душегуба. Бывает. Небось из печи угли просыпались… У скряги денег много – новый построит. А из людей никто не пострадал, все живы. Иди жалуйся! Кому? На кого?..

Возвращаться оказалось вдвое труднее. Донимал жар, дым раздирал легкие. Дыхание пенилось хриплым кашлем. С трудом нащупав дверь кабинета, мейстер Филипп буквально выпал в открывшийся портал. В таком виде он и предстал перед Советом: закопченный, с дымящимися подошвами и обшлагами рукавов, выхаркивая дым.