Читать книгу "Я не боюсь летать - Эрика Джонг"

Какая сцена! Ну просто чосеровские пилигримы. Мещанка из Бата в личине чернокожей американки совершает паломничество в Нотр-Дам. Сквайр[443] в образе студента с мягкими чертами лица и светлой бородкой с «Пророком»[444] в руке. Аббатиса[445] в образе хорошенькой студентки, специализирующейся на истории искусств, только-только из школы мисс Хьюит[446], с первого или второго бала для молоденьких девушек, выходящих в свет, и из «Сары Лоуренс»[447], а грязные джинсы на ней позволят поскорее забыть аристократические прошлое и профиль. Сладострастный монах в образе уличного проповедника макробиотики и естественного образа жизни. Кармелит в образе обращенного кришнаита с ирокезом на голове. Мельник[448] в виде бывшего политического активиста из Чикагского университета, занятого распространением литературы французского феминистического движения…

«Почему ты стал феминистом?» – спросила я недавно у одного парня, который, как мне было известно, горячо поддерживал движение.

«Да потому что теперь это лучший способ трахнуться», – ответил он.

Чосер был бы здесь на своем месте. Ему сие давно было ясно как божий день.

В тот момент я чувствовала себя такой хладнокровной и уравновешенной, что до возвращения паники намеревалась порадоваться жизни. Значит, я в конечном счете не беременна. В некотором смысле грустно – менструация вещь всегда немного грустная, – но, значит, меня посетило новое начало. Мне предоставлялся еще один шанс.

Я заказала еще кофе, не спуская глаз с процессий на улице. Ах, все эти простаки за границей![449] На углу целовалась пара, и я, глядя на них, думала об Адриане. Они смотрели друг другу в глаза, словно рассчитывали прочесть там тайну жизни. И что влюбленные видят в глазах друг друга? Друг друга? Я вспомнила о моем безумном представлении, будто Адриан – мой духовный двойник, и подумала, насколько же оно оказалось далеким от действительности. Это было то, чего я хотела в самом начале. Мужчина, который стал бы моей второй половинкой. Папагено и Папагена[450]. Видимо, самая иллюзорная из моих иллюзий. Не бывает никаких вторых половинок. Мы сами свои половинки. Если нам не хватает силы найти вторую половину, то поиск любви становится поиском самоуничтожения, и тогда мы пытаемся убедить себя, что самоуничтожение есть любовь.

Я знала, что не побегу следом за Адрианом в Хемпстед. Знала, что пущу коту под хвост свою жизнь ради некой великой деструктивной страсти. Одна часть меня хотела этого, а другая презирала Айседору за то, что она не из тех женщин, которые всю себя готовы отдать за любовь. Но притворяться не имело резона. Я не принадлежала к ним. Я не склонна к самоуничтожению. Может быть, я никогда не стану романтической героиней, но хотя бы останусь живой. И в тот момент это было самое главное. Просто я вернусь домой и напишу об Адриане. Сохраню Адриана, отказавшись от него.

Да, временами я отчаянно тосковала по нему. Смотрела на целующуюся пару и чуть ли не чувствовала язык Адриана у себя во рту. У меня наблюдались и все прочие сентиментальные симптомы: мне все время казалось, что я вижу его машину на другой стороне улицы, и я даже не исключала, что попозже подойду поближе – посмотреть номера. На мгновение показалось, что вижу его затылок в кафе, а потом поймала себя на том, что вглядываюсь в лицо какого-то незнакомца. Иногда чувствовала его запах, его смех, его шутки…

Но со временем пройдет. К несчастью, всегда проходило. Царапина на сердце, которая поначалу казалась невероятно чувствительной к малейшему прикосновению, в конечном счете зарастает и перестает болеть. Мы забываем о ней. До следующего раза забываем, что у нас есть сердце. А потом, когда приходит следующий раз, мы недоумеваем, как умудрились забыть. Мы думаем: «Этот сильнее, этот лучше…», потому что на самом деле мы не можем вспомнить, какой был прежний.

«Почему бы тебе не забыть о любви и не попытаться вести собственную жизнь?» – спросил у меня Адриан.

А я спорила с ним. Но может, в конечном счете он прав. Разве любовь приносила мне что-нибудь, кроме разочарования? А может, я совсем не того искала в любви. Хотела раствориться в мужчине, прекратить в нем свое существование, перенестись на небо на чужих крыльях. Айседора Икар – так мне следует называть себя. А чужие крылья, когда в них возникала нужда, неизменно подводили меня. Может быть, следует отрастить собственные?

«У тебя есть твоя работа», – сказал он.

И в этом он прав. Да, он прав. У меня, по крайней мере, была цель в жизни, призвание, ведущая страсть. Большинство, конечно же, лишено даже этого.

Я взяла такси до гар-дю-Нор[451], сдала чемодан, обменяла деньги, узнала расписание поездов. Было почти четыре часа, и вечером в десять отправлялся поезд, совмещенный с паромом. Нет, не скорый поезд с причудливым названием, но единственный поезд до Лондона, на котором я могла уехать. Я купила билет, все еще не понимая, зачем еду в Лондон. Знала только, что мне нужно уехать из Парижа. И у меня есть дела в Лондоне. Встретиться с агентом и найти кое-каких людей. Ведь кроме Адриана в Лондоне есть другие люди.

Как я провела оставшуюся часть дня, толком и не помню. Читала газету, гуляла, ела. Когда стемнело, вернулась на вокзал и в ожидании поезда принялась делать записи в блокноте. Я столько времени провела на вокзалах, делая записи в блокноте, когда жила в Гейдельберге, что снова начинала чувствовать себя в своей тарелке в мире.

К тому времени, когда подали поезд, на платформе уже кучковались люди. С видом, какой бывает у людей, если они уезжают откуда-то в то время, когда привыкли ложиться спать. Старушка плакала и целовала сына. Две замызганные американские девицы тащили за собой на колесиках чемоданы. Немка кормила из бутылочки младенца, называя его Schweinchen[452]. Все они походили на беженцев. Как и я.