Читать книгу "Примкнуть штыки! - Сергей Михеенков"

– Давай, Кудряшов, свою ляльку. Хватит тебе. А то уже и роги в землю…

Бойца обыскали. Полупустая фляжка полетела на землю.

– Кто из вас пулемётчик? – спросил Воронцов тем же решительным тоном.

– Я, рядовой Аниканов.

Боец в чёрном бушлате выступил из темноты. От него тоже несло перегаром. Но держался он молодцом.

– Давай, Аниканов, с пулемётом на правый фланг.

– Нам что, наше дело солдатское… – ответил он, ловко перекинул МГ через плечо и пошёл на правый фланг.

За ним, подхватив за ремень лежавшую у ног винтовку без штыка, побежал второй номер.

– Остальные – туда и туда. – И Воронцов указал на березняк. – Окапываться в линию. Приказ понятен?

Гремя оружием, бойцы побежали на фланги.

«Орда, – провожая их взглядом, подумал Воронцов. – И как они себя поведут дальше, ещё неизвестно…»

Алёхин с Карамышевым вернулись часа через два. Вместе с ними пришли ещё трое: высокий офицер в солдатской шинели, в фуражке с глянцевым козырьком и два автоматчика. Шинель на офицере была расстёгнута, и Воронцов увидел петлицы с двумя шпалами, а чуть выше нагрудного кармана блеснул орден Красного Знамени.

«Майор-то ничего себе, боевой», – мелькнула у Воронцова надежда и тут же погасла: договориться с таким будет непросто.

– Майор Алексеев, командир тысяча триста шестнадцатого стрелкового полка семнадцатой дивизии, – козырнул он и осветил сигнальным фонариком лицо Воронцова. – С кем имею честь?

Как младший по званию Воронцов должен был доложить первым, по полной форме. И доклад свой уже приготовил. Но всё сложилось иначе, и он только представился:

– Командир боевого участка сержант Воронцов. Шестая курсантская рота Подольского пехотно-пулемётного училища.

Некоторое время они молчали. Майор сделал вид, что то, что он только что услышал, особого впечатления на него не произвело. Он оглядел черневшие в ясной ночи бугорки брустверов и наконец заговорил своим низким калёным голосом:

– Вот что, товарищ сержант… – Он скользнул тёмными воспалёнными от недосыпания глазами по лицу Воронцова. – У меня в полку, если это можно теперь назвать полком, восемьдесят один человек. Шестнадцать из них – тяжелораненые. В строю, кроме меня, ни одного офицера. Люди до крайней степени вымотаны, измождены. Я должен позаботиться о них. Сколько отсюда до Медыни?

– Вы хотите добраться до Медыни?

– Я должен вывести остатки полка, сержант. Знамя, архив и прочее. И хотя бы сутки отдыха и кухня.

– Думаю, это невозможно.

– Сержант, вас в училище, видимо, плохо учили взаимоотношениям со старшими по званию.

– У меня, товарищ майор, приказ: переподчинять себе все отходящие группы. И я буду его выполнять. Война не всегда согласуется с уставами, товарищ майор.

– Мы не группа, а полк, – сухим калёным голосом перебил его майор, но в голосе его и интонации уже что-то надломилось.

– Я к вам и обращаюсь как к командиру полка. – Воронцов понял, что должен стоять на своём до последнего, что майор уже колеблется. – Более того, должен поставить вас в известность: позади нас заградзастава и они никого, кроме раненых, не пропустят.

Майор блеснул орденом. Известие о заградзаставе произвело на него впечатление. Заговорил он не сразу. Видимо, обдумал и взвесил многое. Усталость, которую он раньше умело скрывал, а теперь уже просто не мог преодолеть, чувствовалась и в осанке, и в голосе:

– Ты сколько воюешь, сержант?

– Почти неделю, – соврал Воронцов.

– Понятно. Сколько ты должен здесь продержаться?

– До полудня завтрашнего дня.

– Сегодняшнего дня, сержант, сегодняшнего. Смелый ты человек. На сумасшедшего не похож. Остаётся одно – храбрый. Но приказа ты не выполнишь. – И майор кивнул в сторону окопов. – И это – вся твоя оборона?

– Так точно.

– В таком случае, сержант… С нами отходит отдельный дивизион ПТО. Двадцать один человек при двух орудиях в конных запряжках. К каждому орудию по десятку выстрелов.

– Какие орудия?

– Прощай родина. Командует ими сержант Федосов. Поговорите с ним. Но я не уверен… Последние орудия… При них отличные наводчики, настоящие снайперы. Но мне они не подчинены. Надо разговаривать с Федосовым. Дивизион не наш, пристал по дороге. Я не имею права приказывать им.

– Товарищ майор, простите, но речь идёт не об услуге. – И вдруг Воронцова взорвало: – Чёрт возьми! Перед заградзаставой вы бы так не разговаривали! Товарищ майор!

Слышно было, как на правом фланге случали сапёрные лопатки, как тихо переговаривались бойцы и курсанты и как кто-то из нелюбинцев, должно быть, Зот, сказал:

– Наш-то с ним – чисто генерал…

Автоматчики и ефрейтор Карамышев стояли не шелохнувшись. Воронцов поправил на плече трофейный автомат и сказал уже спокойно:

– Товарищ майор, прошу меня простить. Но ваше боевое охранение по моему приказу уже окапывается на правом фланге. Мы пропустим только раненых и по одному сопровождающему на каждую подводу.

– Хорошо, – сказал майор. – Давайте ваш приказ. Кто его подписал?

– Приказ отдан в устной форме. Капитаном Старчаком.

– Кто такой?

– Командир боевого участка. Имеет приказ лично от командующего фронтом маршала Буденного. Слышите, там, правее нас? Это дерутся они, наша шестая курсантская и десантники капитана Старчака!

– Ладно, сержант, давай так: поменьше пафоса, побольше дела.

Месяц сиял над лесом, словно лемех хорошо поработавшего в земле плуга, помытый и заброшенный в небо до утра, до новой пахоты. Крупные, как осветительные ракеты, пушистые звёзды неподвижно стояли над поседевшей от мороза землёй. И эта седина преобразила окрестный мир, сделала его светлым, неузнаваемым. Но для тех, кто сошёлся здесь, на безвестном поле или лугу у лесной опушки, это преображение не стало радостью. Продрогшие, в мокрых сапогах и сырых шинелях, они стояли теперь и ждали своей участи.

– Какое, ты сказал, училище, сержант?

– Подольское пехотное, товарищ майор. – И Воронцов неожиданно вскинул к виску ладонь, как бы прося прощения этим непроизвольным жестом у старшего по званию и признавая его старшинство, которое, однако, не могло повлиять на выполнение приказа.

– И, наверное, первый курс.

– Так точно, товарищ майор! Ускоренный курс!

Майор покачал головой:

– Ускоренный… Понятно. Чтобы поскорее под пули, взводными командирами. Я своих лейтенантов всех там оставил. – И майор, блеснув орденом, мотнул рукой назад, в седую темень ночи.

Майор смотрел в лицо этому суровому, немного самоуверенному курсанту с сержантскими петлицами и как будто пытался что-то вспомнить. Уже через три дня непрерывных боёв у него в ротах не осталось ни одного лейтенанта. Взводами и ротами командовали сперва политруки и комсорги, а потом сержанты и красноармейцы из числа кадровых старослужащих. Он вздохнул, похлопал сержанта по плечу, подумал: «Мальчишка. Но какой храбрый!» В смутном свете ночного неба лицо сержанта казалось взрослее, чем его голос. Майор прислушался, полуобернувшись – его полк, сейчас больше похожий на санитарный обоз, приближался. Ездовые покрикивали на уставших, загнанных лошадей. Под солдатским шагом хрустела морозная трава. Кашель, матерщина, всхлипы и бормотанье, хриплое дыхание людей и лошадей… Вот весь его полк. Сохранил ли он способность стрелять в противника?