Читать книгу "Черноводье - Валентин Решетько"

– Ладно будит! – довольно проговорила она. Затем окликнула собаку, крутившуюся вокруг нарт: – Пошли, Лыска, домой! – Агафья впряглась в лямку и сдернула с места заметно потяжелевшие нарты.

Тупая саднящая боль терзала все тело. Иван с мучительным стоном открыл глаза. В тусклом свете семилинейной керосиновой лампы матово блестели закопченные стены избушки, рубленные из толстых бревен. Тихо потрескивали горевшие в печи дрова. В маленькое оконце избушки заглядывала полная луна. Он удивленно разглядывал комнату, себя, лежащего раздетым на топчане, застланного оленьей шкурой, раздетую по пояс и склонившуюся над ним широкоскулую женщину. Набрав из ведра пригоршню снега, она растирала им распластанное на лежанке тело. Очнувшийся Иван чувствовал, как заботливые руки женщины крепко растирали его грудь, руки и ступни ног. Он морщился под жесткими пальцами. Женщина мерно покачивалась, почти касаясь пострадавшего, в такт движениям подрагивала высокая, острая, с темными сосками грудь.

«Точно разрезал кто-то кусок свежесбитого сливочного масла», – подумал Иван, глядя на мелкие капли пота, покрывшие смуглое женское тело. Он уже осмысленно глядел на свою спасительницу.

– Ты кто? Где я?

Продолжая неутомимо растирать лежащее на топчане тело, женщина на секунду прервалась, поправила рассыпавшиеся по плечам черные волосы.

– Агафья я, – проговорила она, – мясо привозила на покос. – Без тени смущения она стояла перед ним по пояс раздетая, распаренная нелегкой работой и избяным теплом, непрерывно льющимся от жарко натопленной печурки. Ее высокая грудь слегка колыхалась от сдерживаемого дыхания. На каменно-неподвижном лице узкие, внимательные глаза, казалось, ощупывали голое мужское тело.

– А-а, – слабым голосом проговорил Кужелев, узнав молодую тунгуску, привозившую на покос лосятину. – Помню!

– Я тебя тоже помню! Ты – Ванька! Мое ружье смотрел!

Иван согласно мотнул головой. Он старался отвести глаза от молодого, крепко сбитого женского тела и ничего не мог поделать с собой. Взгляд его невольно останавливался на женской груди, на ее крупных, точно спелая брусника, сосках; скользил по атласной коже живота, натыкался на округлую ямку, в которой прятался пупок, и ниже – до пояса штанов, сшитых из оленьей шкуры.

Невозмутимо-спокойная, истинное дитя природы, она стояла под пристальным мужским взглядом.

– Однако, Ванька, ты шибко дохлый!

Растертое снегом тело наливалось жаром. Саднящая боль понемногу успокаивалась. Иван смотрел на себя словно со стороны: на свою покрасневшую кожу, на четко обозначившиеся ребра, впалый живот, на руки с широкими ладонями и с несоразмерно узкими запястьями, на выпирающие синие жилы под тонкой кожей.

Ему стало страшно неудобно перед молодой сильной девушкой за свой истощенный вид. Он поежился, прикрывая ладонями свой срам, и смущенно улыбнулся:

– Ниче, Агафья… Не зря в народе говорится: жирный петух кур плохо топчет! – Иван беспокойно заворочался. – Черт возьми, где же одежа, пропастину свою прикрыть бы!

На стене около печки сохла его одежда. Иван удрученно вздохнул:

– Вот, язвило, сохнет! – Взгляд его остановился на плите, где стоял исходивший паром котелок. И только сейчас он почувствовал, как в нос шибануло густым мясным запахом. Проснулось острое ощущение голода. От слабости вдруг закружилась голова, нестерпимо заныло под ложечкой, жадно затрепетали ноздри обострившегося носа. Забыв, что он раздетый, Иван стал неловко приподниматься с лежанки и с трудом сел.

Агафья молча следила за гостем. На бесстрастном лице ее промелькнула довольная улыбка.

– Однако, савсем ожил, Ванька!

– А я, Агаша, помирать не собираюсь.

Тунгуска одобрительно посмотрела на гостя, утицей проплыла в угол избушки, где стоял маленький стол, и придвинула его к топчану.

– Щас исть будем! – она прямо раздетая вышла на улицу. В открытую дверь тугим упругим шаром хлынул белый пар, расстилаясь по полу, он окатил распаренного Ивана. По телу побежали мурашки. Он поежился, машинально приподнимая ноги над полом. Наконец хлопнула дверь, и из осевшего пара вынырнула Агафья. В руках она держала заледеневший темно-бордовый кусок. Быстрыми точными движениями она острым ножом нарезала тонкие пластинки.

– Щас, паря, строганину сделам! – хозяйка сгребла настроганную печень в алюминиевую миску, посыпала солью. Прищурив глаза, смешно почмокала губами: – Вку-у-сно! – Достала из-под лавки бутылку водки, ловко распечатала ее, хлопнув ладонью по донышку, и разлила ее по кружкам.

– Давай, Ванька, выпьем! – затем, посмотрев на собеседника хитроватым взглядом, добродушно сказала: – Повезло тебе, паря! Шибко повезло; руки-ноги целые – не поморозил!

– Спасибо тебе, Агаша! – с чувством поблагодарил мужик, голос его дрогнул: – Дай Бог тебе здоровья! – Он поднял кружку и выпил водку, точно воду, взял в рот кусок холодной строганины. С непривычки он даже не почувствовал вкуса печени. Через некоторое время по телу стало разливаться приятное тепло. А измученное за день тело стал терзать голод с новой силой. Иван проглотил следующий кусок строганины, потом еще один, еще…

Агафья участливо, с бабьей жалостью, смотрела на жадно глотающего куски печени мужика. Затем смущенно подхватилась:

– Расселась, паря! Амикан меня задери! – она заторопилась к печке, где варилось в котле мясо. Потыкав его ножом, тунгуска довольно хмыкнула. Одев на руку голицу, она подхватила за дужку котелок и поставила его на стол.

Иван, глотая слюну, непроизвольно потянулся к посудине. Повариха насадила на нож целую тушку отваренной куропатки, подержала ее над котелком, дав сбежать с мяса дымящемуся бульону, и положила тушку прямо на засаленную столешницу перед голодным гостем.

– Теперь, паря, под горячую! – проговорила довольная тунгуска, разливая водку.

Кужелев быстро проглотил свою порцию и с жадным урчанием впился зубами в сочное мясо. Он моментально расправился с птичьей тушкой и с сожалением обсасывал косточки, подбирая со стола крошки хлеба.

Агафья сочувственно смотрела на голодного мужика. Заметив взгляд хозяйки, Иван смутился:

– Прости, деваха, меня, больно проголодался!

Агафья молча достала из котелка вторую куропатку и протянула ее гостю.

– Не надо, – стал отказываться Иван. – Тебе самой не достанется, тоже ведь проголодалась.

– Ешь, паря, ешь! – спокойно проговорила тунгуска, подвигая мясо гостю.

Кужелева долго упрашивать было не надо, какие уж тут приличия… Со второй куропаткой он расправился так же быстро, как и с первой. Насытившись, отвалился от стола. Все поплыло у него перед глазами – и желтоватый свет керосиновой лампы, огонек которой вдруг стал вытягиваться и извиваться, точно светлая ленточка на ветру, и полуобнаженная фигура молодой женщины. Иван пробормотал что-то непонятное и повалился на топчан, застланный оленьей шкурой. В следующее мгновение он уже спал.