Читать книгу "Между молотом и наковальней - Николай Лузан"

Глава 14

Сухум лениво и неспешно просыпался после сладостной и расслабляющей утренней неги, которую испытываешь только здесь. В пацхах, над трубами печей закурились сиреневые дымы, ближе к рынку открылись двери кафе. Несмотря на ранний час, на приморской набережной, на пятачке у знаменитой «брехаловки» появились заядлые шахматисты и «козлятники», Те же, кто пришел узнать самые горячие новости и почесать языки, выстроились в оживленную очередь к «Кофейне Акопа».

Жизнь на улицах города только начала набирать обороты, а перед входом в Русский театр уже возбужденно гудела толпа. До начала спектакля «Много шума из ничего» оставалось целых девять часов, но главный зал был заполнен до отказа и гудел, словно растревоженный пчелиный улей. За все послевоенные годы он еще не видел столько молодых лиц, изредка среди них попадались уже примелькавшиеся физиономии искушенных политических бойцов. Они скромно держались в тени и предпочитали занимать места где-нибудь в средних рядах.

На сцене, как во времена их бурной комсомольской юности, группа ребят из молодежного движения «Ахъца» с энтузиазмом расставляла столы и стулья для президиума, а над трибуной колдовали двое юношей, устанавливая и проверяя микрофон. Между рядов сновали опоздавшие и искали свободные места. Повсюду, даже в унылом фойе и поблекших от безвременья фотопортретах артистов, ощущалась приподнятая, почти праздничная атмосфера школьного утренника, на котором строгий директор и зануды учителя на время разрешили ученикам поиграть во взрослых. И они, искренне веря им, всей душой отдавались коварной политической игре старших.

Вскоре сутолока в проходах и на сцене улеглась, президиум занял места, и из старых, осипших динамиков зазвучал гимн. Грохот стульев и шарканье ног на время заглушили его, но вскоре молодые и сильные голоса, подпевавшие певцу, вернули залу строгость и торжественность. Затем наступила многозначительная тишина, в президиуме умело держали паузу, еще больше подчеркивавшую важность всего действа. Наконец председатель с легким волнением в голосе объявил об открытии собрания.

В первых рядах громыхнуло кресло, в воздухе прошелестел легкий шепоток и по ступенькам к трибуне взлетел молодой человек. Он и еще несколько ораторов-застрельщиков, волнуясь, произнесли речи, как плохо заученный урок, но постепенно дух грядущей революции, витавший в воздухе, поднял пафос выступлений. В зал «камнями» полетели гневные тирады, обличавшие «погрязших в вызывающей роскоши и рвущихся к власти коррупционеров и бывших партократов».

На перерыв ребята выходили, уже готовые со знаменами в руках верхом на броневике брать приступом штабы движений «Амцахара» и «Возрождение» с засевшими там «коррупционерами» и примкнувшими к ним «партократами». Оживленная толпа выплеснула меня в фойе, и там я столкнулся с Тали Джопуа, одной из героинь моего очерка «Абхазские мадонны».

За прошедшее с последней нашей встречи время она мало изменилась. Та же стройная спортивная фигура, уверенная и решительная походка, те же милые ямочки, появляющиеся при улыбке на щеках, напомнили мне прежнюю Тали. И в то же время, как мне показалось, это была другая Тали, в ее взгляде появилось больше жесткости, а жесты и движения стали более резкими, видимо, должность министра образования наложила свой отпечаток.

Мы узнали друг друга и с нескрываемой радостью пожали руки, но, к сожалению, спокойно поговорить не смогли. Тали — Герой Абхазии, давно ставшая живой легендой, всегда находилась в центре внимания, и на этот раз ребята обрушились на нее с вопросами. Перерыв подошел к концу, и все дружно повалили в зал, а у меня пропало всякое желание снова окунаться в наэлектризованную нетерпимостью атмосферу. Я вышел на улицу, с облегчением вздохнул и отправился в офис общественно-политического движения «Возрождение», чтобы встретиться с Бесланом Кубравой и потом, вместе с сыновьями: средним — Иналом и младшим — Асланом отправиться искупаться на море.

Но, похоже, в тот день неудачи преследовали меня. Политическая горячка захлестнула всех, в том числе уравновешенного и спокойного как удав Беслана. Нашел я его в кабинете одного из лидеров «Возрождения» Леонида Лакербаи. Они о чем-то оживленно говорили, к ним внимательно прислушивалась группа молодых активистов. Беслан заметил меня и только развел руками. Я с сочувствием покачал головой, вышел в коридор и там нос к носу столкнулся с Майей, еще одной героиней, которая дала жизнь очерку «Абхазские мадонны».

Она тоже была искренне рада неожиданной встрече. Мой удрученный вид тронул ее и, несмотря на занятость, Майя нашла время и пригласила в свободный кабинет. Пока готовился кофе, я делился впечатлениями от встречи с Тали. Шесть лет назад именно Майя познакомила нас. Странно, но она не проявила к этому интереса, рассеянно слушала и перебирала бумаги на столе. Я так увлекся рассказом, что не заметил, как на ее лицо набежала тень, а в глазах появился обжигающий холодок. В какой-то момент она не сдержалась и сказала так, словно отрезала:

— Николай, Тали меня не интересует! Мы с ней слишком далеко разошлись!

— Как же так?! Вы же вместе воевали? И потом… — изумился я.

— Мне бы не хотелось говорить об этом, — остановила меня Майя.

— Но почему?..

Телефонный звонок прервал этот вдруг ставший трудным для нас обоих разговор. Майя подняла трубку, из которой донесся гневный голос руководителя одного из отделений «Возрождения». Он с возмущением сообщил о том, что местная администрация пытается закрыть офис и вставляет палки в колеса в работу активистов. Она внимательно слушала, изредка задавала вопросы, что-то помечала в тетрадь, и, когда разговор закончился, у меня почему-то не нашлось слов вернуться к беседе. Неловкую паузу разрядила шумная группа ребят. Грядущая предвыборная лихорадка и бескомпромиссная политическая борьба безжалостно диктовали свои правила и не оставляли места для житейских мелочей. Майе стало не до меня, я, почувствовав себя лишним, незаметно покинул кабинет и вышел на улицу.

Погода, даже по сухумским меркам, стояла просто на загляденье. На небе не было ни облачка, и солнце, ставшее необыкновенно ласковым, растворилось в бирюзовой дымке, висевшей над морем. В хрустально-чистом воздухе витал нежный аромат поздних роз. К нему примешивался сладковатый запах созревшей изабеллы, иссиня-черные гроздья которой обильно усыпали узловатые ветви лозы, плотным ковром покрывавшей фасады домов и беседки. Сквозь пышную зелень садов мириадами маленьких солнц проглядывала хурма. Желтоватый цвет уже окрасил плоды и напоминал о приближении сбора урожая.

Под ногами шуршал красно-желтый ковер из опавших листьев, и я, как когда-то в детстве, широко загребая ногами, погнал «волну» перед собой. По пути попадались гостеприимно распахнутые двери уютных забегаловок. Маняще звала музыка из «Кафе-студии Батала», но я не стал останавливаться — слишком хорош был день — и брел туда, куда меня вели ноги.

Впереди белоснежным миражом возникла знаменитая сухумская колоннада, за которой серебрилась морская гладь. За кустами олеандра, полыхавшими нежно-розовым огнем, проглянула главная достопримечательность «брехаловки» — «Кофейня Акопа». Прошло три года с тех пор как он умер, но его имя, похоже, навечно прикипело к этому неповторимому уголку Сухума, ставшему своеобразным «абхазским Гайд-парком».