Читать книгу "Мои Великие старухи - Феликс Медведев"

В 1949 году он защитил кандидатскую диссертацию, посвященную анализу гидравлики центробежных форсунок. Уже в этой работе, как считали специалисты, отражена одна из примечательных черт Клячко-ученого – интерес к нетривиальным, на первый взгляд, парадоксальным результатам. В 1967 году он стал доктором технических наук, профессором. Индивидуальный стиль его творческой личности привлек к Льву Абрамовичу молодых способных учеников, многие из которых сделали ученую карьеру. Долгие годы муж преподавал в Московском физико-техническом институте. При активном лидерстве Льва Абрамовича в ЦИАМе развивались исследования процесса горения в авиационных и ракетных двигателях. Открытия в этой области, сделанные тридцать пять лет назад, до настоящего времени опережают аналогичные исследования, проводимые на Западе. Конечно же, я горжусь своим мужем, крупным ученым, работавшим в области горения авиа– и ракетного топлива. Л. А. Клячко – автор более шестидесяти научных публикаций и трех монографий. Он удостоен многих премий, награжден орденами и медалями.

Как жаль, что прекрасный семьянин, любящий муж и отец, Лев Абрамович не дожил до радостного дня появления на свет нашей правнучки Сонечки.

2009

Глава 41. Мария Розанова: женщина с мужским характером

Мария Васильевна Розанова – искусствовед, литературный критик, публицист, мемуарист, редактор и издатель журнала «Синтаксис». Окончила искусствоведческое отделение МГУ. До выезда во Францию работала экскурсоводом, преподавала во ВГИКе, в Абрамцевском художественном училище. Художник-ювелир. В 1973 году вместе с мужем Андреем Синявским выехала из СССР. Живет в пригороде Парижа, в местечке Фонте-о-Роз.

Считаю Марию Васильевну одной из самых ярких фигур не только эмиграции, но и интеллигентно-элитной России. Заявляю не понаслышке, не по чьим-то мнениям, а потому что общался с ней много раз. Нрава она тяжелого, за словом в карман не полезет, любого оппонента за пояс заткнет. Авторитетов (кроме, пожалуй, Андрея Синявского) для нее не существует. Мне повезло, с Марией Васильевной мы нашли общий язык, нас сближала горбачевская перестройка, споры о будущем ее и моего отечества, знаковые имена в литературе и искусстве. По признанию самой Марии Васильевны, еще в юности она получила прозвище Стервозанова. «Стервозность» же ее определялась только двумя качествами: она очень любила смотреть человеку в лицо, а точнее, прямо в глаза, и очень любила прямо в глаза же говорить правду. Кому такое понравится?

Характер Розановой, на мой взгляд, абсолютно мужской. И мне всегда казалось, что мягкий и тонкий Андрей Донатович у нее уж точно под каблуком. Мне даже было немного жаль его. Но за Синявского, за его книги она любому если не перегрызет горло, то шею намылит.

– «Прогулки с Пушкиным» – моя любимая книжка. Мне кажется, главное, что сделал Синявский в жизни, – написал эту книжку. Легкую, моцартовскую. Феликс, вы смотрели фильм Формана о Моцарте? Это там, где великий Моцарт на четвереньках гоняется под столом за возлюбленной. Вспоминаю, как недели три до ареста, когда тучи уже сгущались и мы чувствовали дыхание в спину, я сказала Синявскому: «Ну что ты пишешь все что-то мрачное и мрачное, напиши в подарок нашему сыну (а Егору тогда было восемь месяцев) что-нибудь веселое, радостное… напиши про Моцарта». И Синявский написал. О Пушкине. Но Пушкин – это Моцарт в поэзии, – разгорается, глядя мне в глаза, Мария Васильевна.

– Вспомните-ка, Феликс, какие слова говорил Пушкин, когда на радостях плясал после написания «Бориса Годунова», хлопая себя по ляжкам?

– «Ай, да Пушкин, ай, да молодец…»

– А вот и нет, вы – испорченное дитя кастрировавших великого поэта советских «литературоведов». На самом же деле он кричал: «Ай, да Пушкин, ай да сукин сын!» А почему так? А потому что в представлении цензоров и запретителей великий поэт не мог произносить «сукин сын». А поэт именно так говорил: народным, простецким языком, – в этом выкрике его дыхание, его вольность, его, если хотите, ненормативность…

На мой вопрос, вросла ли она во французскую жизнь, в местный менталитет, Мария Васильевна честно призналась, что не совсем и далеко не во всем: французский знает скверно, из дома выходит редко, все время проводит в домашнем издательстве-типографии за печатным станком. Правда, с французской жизнью ее связывает сын, который, как она считает, стал абсолютным французом.

Впервые попав в гости к Синявским, это было в начале 89-го года, я был пленен гостеприимством хозяйки дома, ее открытостью, радушием. Для нас, приехавших во Францию в марте из голодной Москвы, свежая клубника, которой угощали Синявские, в это время года была чудом (сейчас это кажется смешным). Мария Васильевна одарила меня изданными ею книгами, номерами журнала «Синтаксис», ставшего одним из авторитетнейших эмигрантских изданий. Привозил в Фонте-о-Роз я и сына-подростка Кирилла, и жену Милу. Годы летят, все труднее становится лишний раз побывать во Франции, и я совершенно искренне очень скучаю по Марии Васильевне. Но наконец-то вышла эта книга под шокирующим названием «Мои великие старухи», от которого еще много лет назад мудрая, без комплексов Мария Васильевна пришла в восторг. «Хочу быть твоей великой старухой!» – воскликнула она.

2010

Глава 42. Инна Фрумкина: интеллектуалка, книжница, племянница великого ученого XX века

В советские времена миллионы людей охотно тратили деньги на покупку книг. Стоили они тогда недорого, собирание книг считалось престижным занятием, и в передних углах квартир совграждан стояли книжные шкафы, набитые классикой, детективами, собраниями сочинений. Читал ли их советский обыватель или нет – другой вопрос, книжная лихорадка обуяла всю страну.

Именно тогда постановлением правительства в СССР было создано Всесоюзное общество любителей книги (ВОК), и так вышло, что я примерно год работал в нем в качестве некоего организатора библиофильских встреч и вечеров. А позже стал вести, как я уже сказал в предисловии, книжные вечера в творческих домах столицы, которые, нисколько не гиперболизируя, считаю, собирали всю культурную Москву. Встречи единомышленников-книгочеев превращались в настоящий интеллектуальный праздник. Именно с той поры я узнал – и знаю – многих фанатиков книги, библиоманов, собирателей автографов. Со многими дружу до сих пор, хотя давно уже нет проблем так называемого книгообмена: ты мне даешь книгу, которая у тебя в липшем экземпляре, а я тебе свою, которую ты хочешь иметь у себя дома. Выходит, что советское книжное братство тоже навсегда.

Одной из самых активных посетительниц моих книжных посиделок была Инна Леонидовна Фрумкина. Филолог по образованию, она не пропускала ни концертов входивших тогда в моду бардов, ни поэтических выступлений А. Вознесенского или Е. Евтушенко, ни общения с «раритетами» нашей литературы, пережившими еще есенинские времена и даже знавшими поэта, такими как Абрам Палей, умерший в возрасте 102 лет, встречу с которым в Доме литераторов я также проводил. Странно, но в то время мне не приходило в голову, что эта женщина имеет громкую фамилию Фрумкина. Ведь имя академика, имевшего отношение к самым передовым оборонным технологиям, гремело на весь мир. Оказалось, моя посетительница – его племянница, член семьи. Узнав об этом намного позже, загорелся взять интервью о великом дяде-ученом для журнала «Огонек», но дело до конца не довел. И вот, готовя к изданию эту книгу, я попросил Инну Леонидовну о деловом свидании.