Читать книгу "В свете луны - Кэтлин Эшенберг"

О дочери. Крошечной девочке с большими карими глазами и темными, отливающими золотом волосами. И если ему удастся стать ее отцом, она обязательно будет чувствовать себя самой красивой, потому что он непременно будет говорить ей, какой красивой она была, когда он каждое утро целовал ее в кончик носа, а по ночам баюкал…

Гнедой заржал, возвращая Ройса в реальность, и он, пустив коня рысью, поскакал по лугу в направлении «Веселого Шервуда».

Вскоре он увидел во дворе Оливию, которая ждала, пока он остановит коня. Она была ослепительной красавицей, высокой, с красивой фигурой. Длинные ресницы окаймляли зеленые, цвета мха, глаза, а длинные волосы были уложены на затылке и отливали золотом, словно лучи яркого весеннего солнца.

Но ее красота меркла по сравнению с утонченной красотой его жены.

Ройс спешился.

– Дешилдс уже здесь? – спросил он.

– Нет. Когда он был здесь в последний раз, привез немного кофе и сахара, который мы храним до особого случая. Проходите в дом. Пообедаем.

– Я не могу остаться, Ливви. Не могу подвергать вас риску.

Оливия фыркнула:

– Янки не заглядывали сюда с тех пор, как был пожар.

Взгляд Ройса скользнул по обуглившимся бревнам, которые когда-то были амбаром. Конюшни тоже сгорели. Сгорело все, кроме особняка. Ройс похолодел, а Ливви улыбалась. И откуда только эти женщины черпают силы? Ему хотелось позаимствовать у них немного, чтобы выдержать последние дни войны.

– Кое-кто гостит у нас, – сказала Оливия. – Заходите в дом.

Ройс перекинул поводья через руку и присоединился к девушке.

– Есть новости от Энни?

– Нет. Я получила всего лишь одно письмо. – Оливия легонько сжала руку Ройса. – Вы же ее знаете.

Если даже случится что-нибудь неприятное, она все равно не сообщит.

Ливви права, но от этого Ройсу было не легче. Он привязал коня к ограде и последовал за Оливией на кухню.

– Черт возьми! – Он сорвал с головы шляпу. – Черт возьми, а ты что тут делаешь?

Боганнон провел рукой по своим соломенным волосам и улыбнулся так широко, что кончики губ едва не достали до ушей.

– Как думаешь, он рад меня видеть? – спросил мальчик, переведя взгляд на Оливию.

– Похоже, что да, – улыбаясь, ответила девушка.

Она высыпала кофейные зерна в кофемолку, а когда повернула ручку, по кухне распространился густой аромат.

– Ричмонд пал, – сказал Бо.

– Я знаю, мистер Холстон. Но если ты больше не в Ричмонде, то почему не воспользовался паролем и не отправился в «Излучину»? Ты нужен своей сестре.

Бо пожал плечами:

– У нее есть Пейтон и Пэтси.

– Ей нужен ты.

– Нет, это ты ей нужен.

Ройс так устал, что даже не мог рассердиться, сел и бросил шляпу на стол.

Он нужен Энни, а Энни – ему. Но сейчас они не могут быть вместе.

За его спиной Оливия звенела посудой, что-то готовила. Бо сел напротив Ройса, вытянув свои длинные ноги. Ройс старался найти нужные слова, чтобы уговорить мальчика вернуться в «Излучину».

– Бо…

– Бо останется с нами, пока не сможет сообщить нашей Аннабель какие-нибудь новости о вас.

Ройс узнал голос Хетти. Он поднял голову и расплылся в улыбке. Мужчинам следовало остаться дома и позволить женщинам вести войну. Возможно, тогда результаты были бы совсем другими.

Он хотел встать, но Гарриет Шервуд остановила его, положив ему на плечи свои пухленькие ручки и запечатлев на его макушке материнский поцелуй.

– Жаль, что вы так редко к нам приезжаете. Мы не видели здесь ни одного янки с момента пожара.

Ройс хотел напомнить ей, что янки пришли сюда с намерением сжечь ее дом именно потому, что он здесь бывает, но не успел.

– Ливви, джентльмены приехали. Думаю, полковнику Дешилдсу будет гораздо приятнее, если его встретишь ты, а не я.

Ройс проводил взглядом выходящую из кухни Оливию. Он слышал, как открылась дверь, и вслед за робким голосом Оливии раздался раскатистый бас Джона. Хетти поставила перед Ройсом дымящуюся чашку и потрепала его по плечу. Он зажал чашку в ладонях, чтобы согреться.

– Ройс!

Он посмотрел на Джона и поднялся со стула. Как же он устал! Эта война его измотала. Она преследовала его повсюду, даже на этом островке мира и спокойствия, который он не навещал слишком часто из страха навлечь несчастье на головы живущих здесь невинных людей.

– Мы с Чанси столкнулись близ Кулпепера, и я привез его сюда, – сказал Джон.

Его лоб прорезала глубокая складка, и Ройс понял, что известия из штаба Ли неутешительны.

Он кивнул:

– Чанси!

Молодой человек вошел в комнату и подал Ройсу пакет. Тот помедлил с минуту и сломал печать. Пробежал глазами донесение и громко вздохнул.

– Вы знаете, что здесь написано? – обратился он к Чанси.

– Президент выразился предельно ясно, генерал.

– Президент глупец.

Ройс перевел взгляд на Джона. Солнечный свет, проникающий сквозь окна, падал на его лицо с резкими чертами. Под глазами пролегли тени.

– Что сказал Ли?

Джон сдвинул шляпу на затылок, а потом бросил ее на стол рядом со шляпой Ройса.

– Ли сдался у Аппоматокса, – тихо ответил Джон.

Он слышал, как охнула Оливия, как кашлянул Бо, но не оторвал взгляда от измученного лица Джона. У них могло оставаться еще несколько армий, но Ли сдался, и последняя надежда умерла.

Ройс ощутил глубокую печаль. Ему жаль было этих двух отважных офицеров и других солдат, которые сражались, выжили и теперь вынуждены были стать свидетелями полного краха их надежд. Сам он ничего не чувствовал, как если бы уже умер. Ведь огонь жизни в его душе погас в тот ноябрьский день, когда Аннабель уехала от него навсегда.

«Энни, милая Энни, если бы только я мог все изменить…» Ройс посмотрел на донесение, которое держал в руке, – новый приказ президента Дэвиса. Ройс принял решение и смял бумагу.

– Капитан Петтигру, вы доставили мне эти приказы, а теперь забудьте о них. Я беру всю ответственность на себя.

Он подошел к камину и бросил донесение в огонь.

Когда бумага догорела, он закрыл глаза и попытался представить себе лицо Энни.

Он бы отдал оставшиеся дни жизни, чтобы еще раз увидеть ее, зарыться пальцами в ее волосы, поцеловать, почувствовать вкус ее губ.

Он обернулся, поймав на себе взгляд Чанси, и молодой человек печально улыбнулся. Ройс перевел взгляд на Джона. Выражение его лица было таким же невозмутимым, как у него самого.