Читать книгу "Записки гробокопателя - Сергей Каледин"

— Можно погладить? — Девочка потянулась к бумажнику.

— Можно. Это друган мой школьный подарил. Синяк Владимир. Не слыхала? А зря. — Роман протянул девочке деньги. — На. Держи двадцать долларей и греби дальше. Тоше привет.

Девочка не поняла, что случилось, но проворно цапнула денежку и исчезла.

Зазвонил телефон, Саша подняла трубку.

— Але!.. Фируз?.. Салямат!.. Хэлло!.. Йес.. — И вдруг перешла на русский: — Родила?.. Ты?!.. Кого?!.. От кого?!..

Роман подошел к двери. Да, ключ от «ауди» забыл отдать. Он положил ключ на стол перед Сашей.

— Документы в бардачке.

Несмотря на еще не оконченный рабочий день в Клубе, уборщица уже занялась мытьем полов. Сейчас она полы не мыла. Она стояла возле кабинета Сурова, с интересом изучая справку на двери.

Аня расположилась у окна, рассматривая на свет деньги.

— Не фальшивые? — спросил Роман.

— Вроде нет.

Роман подошел к уборщице.

— Впечатляет?

— Интересно, — кивнула женщина. В прошлой жизни она была кандидатом филологии. — Натюрель или самопал?

— Обижаете, — развел руками Роман. — Из архивной пучины.

Аня сложила доллары, сунула их в задний карман джинсов и направилась к выходу.

— А чего это вы читаете? — поинтересовалась она, проходя мимо кабинета Сурова.

Все было нелепо. КСП, убитый в тюрьме Бошор, справка на двери казенного дятла и эта племянница, ходящая на руках. Синяк, спьяну подаривший машину напарнице дятла, и ее дочка Фируз, сдуру, по всей вероятности, разродившаяся в раскаленном Кувейте, на другом краю земли… Да-а… Линять отсюда надо, а не выводить дерьмо на чистую воду.

— Да так, ничего, бумажка, — ответил Роман Ане и сорвал справку с двери, остались лишь уголки под кнопками.

— Все, — подмигнул он уборщице. — Хватит. Шутка такой. Писатели шуткуют.

Уборщица улыбнулась.

Роман начал возиться с кнопками, в кармане у него что-то запищало.

— У вас, наверное, пейджер сигналит? — вопросительно взглянула на Романа уборщица.

— Точно, — кивнул Роман.

Надпись гласила: «Жирный, верни пейджер. Мы с Иваном едем к тебе рисовать на стене Эдика из Музея Ленина. Подваливай быстрей. Синяк».

— Без меня, гады, не жрите! — заорал Роман в пейджер, как в телефонную трубку.

Во дворе он догнал Аню.

— Ты до метра? Пошли вместе. Кстати, Аня, запомни: «метра» говорить нельзя, нужно — метро.

1999

Итого

Послесловие

Невеселая сложилась книжечка, но ведь и жизнь на Руси не мюзик-холл.

А раз уж пошел доверительный разговор, еще вот какие интимные подробности.

Жив Меркулов Владимир Иванович (Петр Иванович Васин — «Тахана мерказит»). В Израиль он, правда, не съездил, зато по-прежнему строит огромный несбыточный дом, собирается осенью справлять семидесятилетие. Сватья его Елена Васильевна Образцова (в повести Мерцалова Ирина Васильевна) по-прежнему поет, здравствует, молодеет. Невзорванный (на самом деле) Пашка вдруг очухался от детского сна и обжорства — похудел на пятьдесят килограмм!!! Заканчивает армейскую службу в Израиле, хочет быть чего-то менеджером. Сестра его Мири стала очаровательной барышней, с братом больше не дерется. К сожалению, оба так и не выучили русский язык и повесть про себя знают только в пересказе. Меня по-прежнему зовут по фамилии, полагая, что это имя. Родители Пашки — мои друзья — не огорчились, что я «взорвал» их сына, и более того, даже гордятся повестью. Если Пашка ведет себя с их точки зрения недостойно, пугают его: «Смотри, сволочь, вот Каледин приедет».

Мои немолодые возлюбленные из «Ку-ку» умерли, зато благоденствует немка Габи, сменившая к автору с годами гнев на милость.

Спервоначалу, после публикации повести, мои бывшие коллеги во главе с Воробьем решили, что «Смиренное кладбище» — художественный донос, и пригрозили мне суровой карой. Протрезвев, посетив одноименный спектакль в «Современнике», просмотрев фильм, приговор отменили. Александр Сергеевич Воробьев (Лешка Воробей) жив. Он не до смерти зарезал соседа, отсидел семь лет и сейчас тихо трудится на одном из московских кладбищ.

Со стройбатовцами сложнее, след их затерялся. Кто сел, кто самоубился, а кто определился в бандиты. Дружбы выпускники моего стройбата не поддерживают.

Интересно другое, Главный цензор Главмита Солодин тормозил не только мой «Стройбат», но и все, что хотело свободно двигаться. И место его в новые времена, казалось бы, у параши. Ан нет — сразу же после расформирования Главмита он был назначен… министром информации.

Вокруг «Подлодки золотой» не все так хорошо, как хотелось бы, но некоторые подвижки есть: удалось согнать с насиженного места генерального директора русского ПЕН-центра Стабникова В.Ю. (Сикин-Суров в повести). Он убыл, как сам выразился, «в другие сферы».

Мой школьный товарищ Синяк умер от жестокого хмеля и удара бревном по животу. Так же, как и в жизни, убивают его и в моей не вошедшей в эту книгу повести «Берлин, Париж» и «Вшивая рота». Оживил я его на время плавания «золотой посудины», ибо без него не срастался текст.

Художник-документалист Ванька Серов (по понятным причинам настоящую фамилию сказать не могу) жив, здоров. Ему надоела Москва, и он с женой, продав квартиру и выдав дочку замуж, переселился куда-то за Петушки. Но не по печальному маршруту Венедикта Ерофеева, а гораздо благополучнее: купил дом в деревне, хочет строить баню. Короче, опрощается. Зовет в гости.

Аня Куликова, в действительности моя племянница, спасшая в повести названного «дядю» Сикина от неминуемого позора, стала полувзрослой красавицей, на руках, к сожалению, уже не ходит, зато учится в институте туристскому и гостиничному бизнесу, а также торгует в ГУМе французской косметикой.

Опальные поэты — туркмен Ширали Нурмурадов и таджик Бозор Собир совокупленный прототип Бошора Сурали, оба с ушами, слава Богу, живы, получили политические убежища: Ширали в Швеции, Бозор — в Америке…