Читать книгу "Генерал-марш - Андрей Валентинов"

На этот раз переводчик не торопился, говорил распевно, с немалым чувством.

– Даже сам Гэсэр-хан бросит свои многотрудные дела, что пособить зовущему. В детстве господину Ринпоче очень нравились такие сказки. Время легенд ушло, но не ушли защитники. Нам обязательно помогут.

Посол выразительно пошевелил пальцами, и один из монахов поспешил снять холстину. Товарищ Кречетов шагнул вперед, поглядел с интересом.

– Так, значит? Ну… Попробовать можно.

* * *

Скалу заметил барон. Приложил ладонь ко лбу, прищурился, ткнул пальцем:

– Вот-с, извольте видеть!

Издали скала напоминала неровный рыжий столб со скошенной вершиной. Как выяснилось, она, первая на пути, имеет собственное имя. Кречетов предположил, что ее называют Часовой, но Унгерн, зловеще хихикнув, пояснил, что имя, в переводе с китайского, означает Вкопанный Мертвец. Ехавший тут же Мехлис меланхолично посоветовал переименовать каменное диво во Вкопанного Беляка. Барон окрысился и привычно зарычал.

На этот раз ехали втроем, если Гришки-филина не считать. Иван Кузьмич, не пустив Унгерна в дозор, велел ему смотреть направо в поисках тропы, несмотря на его уверения в том, что до нужного места ехать еще не один час. Рисковать бароном в такой решительный момент товарищ Кречетов не хотел. А поскольку Лев Захарович никак не мог оставить его без комиссарского присмотра, ехали вместе, причем беляк и представитель Центрального Комитета, как и ожидалось, беспрерывно язвили друг друга.

Вместе с тем красный командир не мог не отметить, что, за вычетом дежурной ругани на вечную тему вавилонских масонов и японских наймитов, беседа между супостатами шла достаточно конструктивная. Барон весьма живо и даже в лицах воспроизвел один из допросов в штабе Пятой армии, на котором ему пришлось рассказывать о спрятанных сокровищах.

– И вот, представьте, господин Мехлис, – продолжал бывший генерал, начисто забыв о Вкопанном Беляке. – Делаю я серьезную мину и говорю господину Красному Торквемаде: так точно, есть такой грех, спрятал от трудового народа сокровища. Тот даже подпрыгнул, слюну пустил мелкой струйкой. «Сколько?!» – спрашивает, а у самого на физиономии чуть не блаженство. Пуда три, говорю, может, даже с половиной. Он мне карту под нос, я ему все нарисовал, изъяснил, схему набросал с приметами, точно у господина Стивенсона. Он из камеры выскочил, даже конвой забыв прислать, побежал в свой Синедрион докладывать. И что бы вы думали? На следующий же день искать поехали чуть ли не целым батальоном. Это мне уже потом рассказали в Красноярской тюрьме, после того, как холостыми пальнули и землицей присыпали…

Кречетов между тем смотрел вперед, на приближающего Мертвеца. За ним угадывались другие скалы, такие же рыжие, но еще повыше. У подножия теснилась небольшая рощица туранга – пустынного тополя. Если верить барону, часа через две такие же скалы появятся и по левую руку. Достав часы, Иван Кузьмич прикинул, что у Врат Пачанга они будут, как и предполагалось, в полдень или получасом позже.

– Нет-нет, господин Мехлис, я и не думал обманывать ваших комиссаров. На первом же допросе обещал говорить только правду и слова своего ломать не намеревался. Там, в тайнике, не три пуда оказалось, а все пять. И сибирские, и семеновские, и керенские, и даже николаевские. Этих, правда, немного, фунтов шесть. Так точно-с, бумажные деньги они же, хе-хе, ассигнации, слегка, конечно, уже подгнившие. Везли мы их из Даурии на телегах, а уже на монгольской границе решили закопать, чтобы с лишним грузом не возиться. Золото-то у меня было, пусть и немного, но кто же такое закапывать станет? Война на деньги прожорлива, до Урги все и потратил…

На первом же привале Иван Кузьмич собрал «серебряных» и велел пересчитать боезапас – весь, до последнего патрона. Прибавив мысленно то, что имелось в обозе, он решил, что к пулеметам надо ставить надежных, дабы ни одна очередь не ушла впустую. Имелась, конечно, надежда, что у Врат засады не будет, но очень уж слабая. Чужаков видели утром, причем обнаглевший вражеский дозор почти не прятался.

Тем временем товарищ Мехлис, весьма заинтересовавшись финансовым вопросом, пытался вызнать у врага трудового народа, как был организован учет и контроль в его Азиатской дивизии. Барон мог лишь развести руками:

– Помилуйте, или я двойную бухгалтерию изучал? Деньги держал при себе, выдавал по строгой надобности. Не пересчитывал, по весу определял. Подниму мешок, в руке подержу, встряхну для верности…

Кречетов не отводил взгляда от рыжих исполинов. Все уже решено и договорено, поворачивать поздно. Но на душе все равно неспокойно. В сотый раз он, пожалев, что взял в поход Кибалку, попытался представить разговор с сестрой, если с паршивцем что-нибудь случится… Стало совсем кисло, и красный командир решил думать о чем-то другом. Например, о том, что в Пачанге ему, послу, и надеть будет нечего, когда придется к тамошнему начальству идти. В суете сборов этот вопрос упустили, и теперь Иван Кузьмич прикидывал, у кого можно позаимствовать приличный халат, причем непременно с поясом. Баронов был неплох, но за время пути уже успел обтрепаться.

Очередь рассказывать тем временем перешла уже к пламенному большевику.

– Родственник у меня есть, – сообщил товарищ Мехлис. – Известный враг трудового народа, банкир-кровопийца. Так вот, когда наших в 1915-м бить на фронте стали, все кричали о недостатке снарядов и о министрах-предателях, а он сразу сказал, что у нас не со снарядами беда, а с порядком. Учет – хуже, чем в Золотой Орде. Командование даже не знало, что лежит на складах.

– Точно-с, точно-с, – охотно подхватил барон, погладив разволновавшуюся птицу. – Сразу видно, что родственник ваш – не комиссар, как некоторые. Бардак был полнейший, из-за этого я и погорел. В начале 1917-го был вызван с фронта в Петроград. Приехал, а мне даже место в гостинице предоставить не изволили! Возмутился, подрался с комендантским адъютантом – и чуть не пропал, как швед под Полтавой. Из полка вылетел, из нашего 1-го Нерчинского, господин Врангель, чтоб ему пусто было, лично приказ подписать изволил…

Иван Кузьмич уже не слушал. Рыжие скалы росли, упирались в бледное зимнее небо, холодный ветер из Такла-Макана догонял, толкал в спину, тревожил лошадей, на зубах скрипели сухие песчинки…

«Что вы головы повесили, соколики? Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?»

Не пелось.

* * *

– Р-равняйсь! Смир-р-рно!..

Невелик строй – пятеро всего. Фланговым Кибалка, уже без гранат на поясе, зато с карабином и ножом, левее Чайка при луке и тоже при карабине. Трое ревсомольцев, с полной выкладкой, в мягких ичигах – горных сапогах без каблуков. Лица серьезные, ответственные, в глазах – радость пополам с тревогой.

– Вольна-а-а!..

Остальные вне строя. Барон присел на камешек, намотал на палец левый ус да так и застыл. Рядом с ним – молчаливый монах в желтом плаще с большим холстяным мешком за плечами. Там – «бутылка», заботливо запеленатая в крепкую ткань.