Читать книгу "Миллион открытых дверей - Джон Барнс"

— Ах как это приятно — вернуться домой и увидеть принца-консорта в блеске славы. Знаешь ли, Маркабру, дружище, я так и не успел поблагодарить тебя за то письмо, в котором ты в красках описал пародии межзвездников на твое безвкусное тряпье… ведь ты же помнишь то письмо и те насмешки, о которых я говорю, — громадные фаллосы, свисающие между ягодиц? Знаешь, я хохотал целый день, прочитав то письмо.

Ведь если бы они знали о том, как когда-то мы вшестером или всемером заводили тебя в спальню дома твоего отца и пользовали как женщину и как ты тогда плакал и канючил, потому что тебе казалось, что нас мало…

На самом деле все эти оскорбления были ни к чему — : ведь я уже вызвал его на бой без правил в письме, но сердце мое распалилось безмерно от забытой жажды славной драки, и потому меня посетило небывалое вдохновение. Проще всего было обрушить мой творческий порыв на маниакальную гетеросексуальность Маркабру. Именно эта его склонность делала его предметом постоянных насмешек в Молодежном Квартале.

— А знаешь, мой самый старый из самых старых друзей, обладатель самой жирной задницы на свете, пожалуй, что в постели ты будешь поинтереснее, чем твоя королева-тупица. Поэтому тебя и поимело такое число мужчин, что и представить трудно.

Тут он не выдержал и со звоном выхватил шпагу. Тень стены падала на его лицо. Он одарил меня испепеляющим взглядом и процедил сквозь зубы на терстадском:

— Твоя сучонка жутко уродлива, а за час до вашего прибытия я трахал Гарсенду.

— О, какая речь, — насмешливо отозвался я. — Как поэтично звучит твой аквитанский, que merce, старый друг.

Я не стал переходить на терстадский — нарочно, поскольку знал, что с аквитанским у Маркабру всегда были проблемы. Все, чем я мог его уязвить, работало на меня. Я понимал, что и так могу одолеть его, но мне нужно было добиться того, чтобы победа досталась мне как бы без особых усилий. Он шагнул ко мне, но я успел выхватить свой нейропарализатор, и Маркабру на миг замер. Я воспользовался этим моментом для того, чтобы еще сильнее разозлить его.

— Другой мужчина на твоем месте сочинил бы какую-нибудь умную фразу, хотя бы для виду, но наш принц-консорт показывает нам, что он умеет составлять простые утвердительные предложения. Более того, он даже способен соединить два простых предложения союзом. Que merce, — не устаю повторять я, — que merce! Видно, ты потратил кое-что из того, что Исо собирает на панели, на занятия с репетитором, мой умненький, мой миленький, моя самая любимая шлюшка из всех моих дружков!

Я добился того, чего хотел. Охваченный яростью, Маркабру бросился на меня, забыв о какой бы то ни было хитрости и стратегии ведения боя. Как многие пьяницы, он переоценивал свои силы. Загубленная алкоголем нервная система плохо регулировала его рефлексы. Да, он сильно напрягал мышцы, но когда работаешь шпагой, мышечная сила мало что значит, а ловкость и скорость значат все. Именно ловкость и скорость принадлежали сегодня мне, моему здоровому, натренированному телу.

Я встретил его удар, как встречает разъяренного быка тореро, отбросил его руку в сторону и, не дав ему закрыться, полоснул острием по щеке.

Взвыв от злости, Маркабру размахнулся снова, да с такой силой, что моя шпага, сдерживая его натиск, согнулась чуть ли не пополам, но затем я ловко провел ею по лезвию его шпаги и поранил вторую его щеку.

Маркабру весьма картинно отпрыгнул назад — пытался показать, что он якобы не ранен, но мышцы лица выдали его. Наверное, ему казалось, что щеки его действительно рассечены.

Я медленно пошел на него, решив не дать ему окончательно обрести равновесие.

Когда же, когда он вдруг начал казаться мне отвратительным? Наверное, это случилось из-за того, что раньше мы с ним и наши былые соперники всегда бывали примерно в таком же состоянии, как он сейчас.

На какое-то мгновение зрение мое обрело исключительную ясность. Черная тень Маркабру лежала на камнях мостовой, я видел его искривленное злобной пьяной гримасой лицо, его налитые кровью поросячьи глазки, вперившиеся в меня, глубокие складки его старомодного костюма. На миг все происходящее показалось мне сценой из романтической пьесы двухсотлетней давности, полной чисто аквитанского изящества и трагичности…

Маркабру сделал выпад. На этот раз я довольно тонко парировал удар и аккуратно надсек мышцы запястья на той руке, в которой он сжимал шпагу. Шпага Маркабру со звоном упала на камни, и он, мгновение спустя осознав, что в руке его более нет оружия, отступил. Я небрежно ранил его в грудь, дабы заставить попятиться еще сильнее, и наступил на выроненную им шпагу. Он был безоружен, ранен и беспомощен.

Следовало отдать ему должное. Хоть он и являл собой жалкое зрелище, какая-то толика enseingnamen у него все-таки сохранилась. Он сделал еще шаг назад, сцепил руки за спиной, вздернул подбородок и расставил ноги. Поскольку уговор был насчет поединка безо всяких ограничений, теперь он вправе был ожидать, что я стану его пытать или унижать, либо займусь тем и другим сразу, но он решил избежать хотя бы такого унижения, как мольба о пощаде.

Тут уж я заговорил по-терстадски.

— Ты требовал от меня такого, чего не вправе был требовать. Ты обвинял меня в том, что я не такой, каким ты хотел бы меня видеть. Если я оскорблял тебя, то я делал это потому, что в противном случае ты бы вообще не стал меня слушать. Если я вообще обратился к тебе, то только для того, чтобы ты встретился со мной лицом к лицу — с таким мной, каков я есть, и прекратил требовать, чтобы я носил маску, которую для меня подобрал. Я желаю, чтобы наш поединок был non que malvolensa, que per ilh tensa sola. Поэтому я предлагаю тебе честный вариант: либо ты честно сдаешься, либо честно погибнешь — выбирай сам, но сначала мы обменяемся рукопожатием в знак того, что не имеем друг к другу претензий.

По аквитанским меркам такое предложение с моей стороны было поистине невероятно благородным, но благородство мое было просчитанным до мелочей. Если бы он принял мое предложение, я бы намного превзошел его в тегсе, а если бы отказался, меня бы все равно прославляли за тегсе еще много лет, хотя Маркабру бы в этом случае проявил великое enseingnamen. Пожалуй, еще ни разу в жизни я столь цинично не ковал собственную карьеру.

— Ages atz infemam, — решительно ответил Маркабру.

— Per que voletz.

Я шагнул к нему, вытащил из-за пояса шнурок и связал его руки, унизив его тем, что как бы усомнился в том, что он сам не станет держать их за спиной.

А потом, под паническое аханье зевак, я сорвал с него штаны, швырнул его на скамью и так отшлепал по голой заднице, чтобы потом у него остались внушительные синяки.

Затем, поскольку даже по аквитанским меркам я зашел слишком далеко, я преспокойно удалился, не удостоив Маркабру coup de merce, и тем самым лишил его возможности поваляться несколько дней в больнице для оживления. «Пусть теперь поднимется, натянет портки и отправится восвояси, — мстительно думал я. — И пусть дает вечерние аудиенции, будучи униженным до предела».