Читать книгу "Тиран - Валерио Массимо Манфреди"

Лептин склонил голову, словно раздавленный столь жесткой реакцией брата, как будто не предвидел ее. Когда он поднял глаза, встретился с ним взглядом и увидел перед собой налитые кровью белки, покрасневшее от гнева лицо, вздувшиеся вены на шее тирана, выкрикивавшего обвинения и ругательства, ему показалось, что перед ним стоит кто-то чужой, жестокий и бесчеловечный. Он дождался, пока Дионисий закончит свою речь, и, пока тот переводил дух, запыхавшись вследствие этой неподконтрольной вспышки гнева, ответил так:

— Я все это знаю и готов принять на себя последствия. Но сначала я хочу сказать тебе вот что: увидев весь этот ужас, я вдруг вспомнил, что такое греческий полис, а ведь я уже и забыл об этом. Я не говорю о Сиракузах, Селинунте или Катании, о друзьях и врагах, я говорю о любом городе, жители которого происходят от несчастных, вынужденных много лет назад покинуть родину и искать счастья за морем. Они прибыли сюда, не имея ничего, кроме собственных жизней и надежд. И не для того, чтобы создавать империи, а лишь некое подобие прародины — город с портом, чтобы вести торговлю, с холмом, где можно почитать богов, полями, чтобы сеять пшеницу, и оливковыми рощами. Лишь небольшое количество из этих городов обрели будущее, многим не суждено было родиться, лишь некоторые из переселенцев достигли своей цели, а огромное их число погибло на дне морском, и тела их съели рыбы. Верно, мы много раз вели бесполезные войны из глупого соперничества, но я больше не позволю дикарям уничтожить греческий город по моей вине. Я сделал то, что сделал, потому что посчитал это правильным.

Дионисий снова повернулся к нему спиной и сказал:

— С этого момента ты отстранен от командования флотом и находишься под арестом. Тебя переправят в Сиракузы и посадят под замок в твоих комнатах в Ортигии, в ожидании моего окончательного решения. А теперь избавь меня от своего присутствия. Я больше не желаю тебя видеть.

Лептин молча вышел; как только он переступил порог, два воина взяли его под стражу и отвели в порт.

Он попросил позволения в последний раз взглянуть на «Бувариду», и ему позволили. Он попрощался с ней, погладив своей шершавой ладонью начищенный до блеска фальшборт на носу, откуда столько раз руководил сражениями, — в последний раз приласкал подругу.

Те, кто стоял рядом, видели на его глазах слезы.

Дионисий поручил командование флотом Иолаю и продолжил кампанию, словно ничего не произошло. Он собрал внушительных размеров армию, насчитывавшую двадцать тысяч пехотинцев, три тысячи пятьсот лошадей, пятьдесят новехоньких боевых кораблей, добавленных к остальным, стоявшим на якоре в мессинском порту. Они вышли в море, как только подул попутный ветер, войска высадились на ионическом побережье Италии, на небольшом расстоянии к северу от Регия, и начали продвигаться на север.

Тем временем Союз италиотов собрал силы и доверил управление ими Гелориду, старому аристократу и некогда приемному отцу Дионисия, а теперь его злейшему врагу. Они шли пять дней кряду и наконец достигли берега речушки под названием Эллепор, струившейся меж голых, выжженных солнцем холмов. Здесь они остановились, но Гелорид пожелал двинуться дальше с передовыми отрядами, полностью состоявшими из конницы, которой не терпелось поближе подобраться к врагу и, быть может, предпринять ряд вылазок. Таким образом, они почти на два стадия отдалились от основной части армии.

Дионисий уже повсюду расставил разведчиков из местных, пеших и конных, они прятались среди кустарника, в дубовых и сосновых рощицах и немедленно доложили обстановку командованию.

Дионисий не ждал ни минуты: он лично во главе отборных войск отправился в атаку, выстроив людей плотно друг за другом: сначала лучников, потом пехоту и, наконец, тяжелую пехоту. Гелорида и его воинов разгромили и уничтожили прежде, чем их зов о помощи достиг армии, собиравшейся стать лагерем по ту сторону реки.

Полководцы различных подразделений союзнической армии решили все же дать неприятелю бой, но без высших военачальников, деморализованные известием об истреблении командования, вскоре потерпели поражение. Значительной их части — примерно половине всей армии — удалось отступить в полном боевом порядке, плотными рядами, и занять вершину холма, стоявшего над Эллепором.

Дионисий велел окружить его, перекрыв им доступ к воде. Оставалось только ждать, пока жгучее солнце и острая нехватка воды доделают остальное. Иолай высадился на берег еще до заката, велел подать коня и добрался до поста командования сухопутной армией прежде, чем солнце скрылось за горами. Он оглядел поле боя, покрытое трупами, и жалкий холм, на котором засел остаток армии Союза италиотов. Ему показалось, будто время остановилось. Он наблюдал сейчас ту же самую картину, что уже лицезрел несколько дней назад вместе с Лептином, в Лаосе.

Дионисий заметил, насколько он потрясен этим зрелищем, и сказал:

— Кажется, ты обескуражен — но ведь ты не в первый раз видишь перед собой поле боя.

— Действительно, нет, — промолвил Иолай. — Дело в том, что я уже был свидетелем такой же сцены.

— Знаю, — ответил Дионисий.

— Полагаю, ты уже принял решение.

— Верно.

В этот момент вошел один из стражей.

— Гегемон, — объявил он, — италийцы хотят вести переговоры. Они тут, снаружи.

— Пусть войдут.

Четверо кротонских полководцев вошли в палатку и приблизились к Дионисию; тот принял их стоя — знак того, что встреча будет краткой.

— Слушаю вас, — произнес он.

Заговорил самый пожилой из них, мужчина шестидесяти с лишним лет, с глубоким шрамом на лице:

— Мы пришли сюда, чтобы договориться. Нас десять тысяч, мы хорошо вооружены, занимаем выгодное положение и можем еще…

Дионисий поднял руку, прерывая его речь.

— Моя точка зрения, — промолвил он, — очень проста. На этом голом, выжженном холме у вас нет шансов спастись; как только солнце покажется над горизонтом, жара станет невыносимой. У вас нет ни пищи, ни воды. А значит, нет и выбора. Я могу согласиться лишь на безоговорочную капитуляцию с вашей стороны.

— Это твое последнее слово? — спросил полководец.

— Последнее, — ответил Дионисий.

Тот с серьезным видом кивнул, после чего сделал знак своим товарищам, и они двинулись в обратный путь.

Иолай молча склонил голову.

— Иди спать, — сказал ему Дионисий. — Завтра будет долгий день.

Солнце встало над этим пустынным краем, осветив пространство вдоль Эллепора, все еще покрытое горами трупов. Стаи зеленых мух жужжали над окоченелыми телами, однообразное пение сверчков сменилось пронзительным стрекотом цикад.

Ни единого дуновения ветра. Прибрежные скалы быстро раскалялись, воздух дрожал, и создавалось впечатление, будто вода, подобно зеркалу, сверкает там, где находились лишь песок и камни. На вершине холма не росло ни деревца, которое могло бы отбрасывать хоть немного тени, и негде было искать укрытия от безжалостно палящих солнечных лучей.