Читать книгу "Хозяин Зоны - Александр Эсаулов"

ПОСТАНОВИЛ:

Следственное дело 696669 на ТЫСЕВИЧА Николая Григорьевича направить на рассмотрение в ГУГБ НКВД СССР.

Справка

1. Обвиняемый Тысевич содержится под стражей при Каменец-Подольской тюрьме.

2. Вещдоков по делу нет.

3. Паспорт обвиняемого приобщен к делу в отдельном пакете.

П/ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННОГО 3 ОТДЕЛА УГБ

СЕРЖАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

ГУРИН

«СОГЛАСЕН» НАЧАЛЬНИК 3 ОТДЕЛА УГБ УНКВД СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ ШУХМАН

«УТВЕРЖДАЮ» НАЧАЛЬНИК УНКВД ПО КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ МАЙОР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ЖАБРЕВ

Составлено 16 июля 1938 года г.

Каменец-Подольский

Поставив точку, Гурин тяжело вздохнул и вытер пот со лба.

— Слава Богу, обошлось без ошибок…

Гурин даже не заметил, что в обвинительной части заключения он не написал, что же передавал обвиняемый Тысевич резиденту Грехману.

Аккуратно подписав обе копии, он засунул их в дело и взял следующую папку. Когда он дошел до шестой по счету папки, был уже почти час ночи.

— Ишь ты, и фамилия какая — Грехман! Грешен, видно! Ну, у нас все одним миром мазаны, и праведники, и грешники. Ай, ладно… Это на завтра, успеется…

Он отложил остальные папки в сторону, тем самым подарив неизвестным, в том числе и Грехману, лишних десять суток жизни. Утром пять папок легли на стол начальника отдела. Бегло просмотрев каждую, Шухман подписал все, и сержант передал папки в приемную начальника УНКВД майора Жабрева.

В обед того же дня обвинительные заключения секретной почтой были отправлены в Москву, а дела возвращены сержанту. Облегченно вздохнув, что ни одного обвинительного заключения перепечатывать не пришлось, сержант поставил их в металлический шкаф, где хранились сотни подобных дел, ожидающих ответа из далекой столицы нашей Родины.

Глава 25

Москва. Кремль. Июль 1938 г.

— Товарищ генерал, тут для наркома пакет.

— Пакет? Какой пакет? Откуда?

Писем от граждан на имя наркома обороны Ворошилова приходило каждый день не меньше мешка. Специально отобранные офицеры сортировали их по определенным признакам: поздравительные — в один ящик, благодарственные — в другой, с предложениями по улучшению Красной Армии — в третий. Служебная почта в этот поток не попадала, ею занималось совсем другое подразделение.

Капитан, зашедший в кабинет помощника наркома генерала Рафаила Хмельницкого, держал в руках вскрытый пакет, на его лице было написано недоумение, потому что за всю свою службу он не видел более странного пакета, чем тот, что поступил сегодня на имя всенародного любимца, первого красного маршала Климента Ворошилова.

— Вот, товарищ генерал… — Капитан положил на стол перед Хмельницким большие золотые наручные часы и белый нераспечатанный конверт. Хмельницкий перевернул часы и на корпусе прочитал гравировку: «Курсанту Тысевичу от наркома Ворошилова. 18.03.38».

— Интересно, — пробормотал генерал, — просить о чем-нибудь — сколько угодно, а вот чтобы дареные золотые часы возвращали — такое впервые. Ну и что же в письме?

— Товарищ генерал, я, признаться, не решился вскрыть. Нарком может быть недоволен. Не каждый день золотые часы возвращают.

— И правильно сделали, капитан. Конверт я сам вскрою, при Клименте Ефремовиче. Свободны, капитан.

— Есть, товарищ генерал. — Капитан, сделав уставной поворот, вышел из кабинета.

Хмельницкий задумчиво подкинул часы на ладони:

— Надо же… — снова пробормотал он и решительно поднял трубку телефона. — Климент Ефремович, можно к вам? Да нет… Тут одно интересное письмо пришло, хотелось бы, чтобы вы сами прочитали. Есть, товарищ маршал… Иду…

Хмельницкий положил в карман пакетик с часами, а примятый конверт расправил ладонью, положил в папку и пошел к наркому. Адъютант в приемной вытянулся в струнку и отдал честь: знали, Хмельницкий не любит, когда его не приветствуют, как положено. Кроме того, что Хмельницкий генерал, он еще и старый друг наркома, это тоже надо учитывать. Шепнет Ворошилову, и все! Может, что-нибудь хорошее, а может, совсем наоборот… В таком вопросе лучше уж перестараться…

— Разрешите, Климент Ефремович? Здравия желаю! Климент Ефремович, сегодня почтой пришел пакет, а в нем вот это… — Генерал положил перед Ворошиловым золотые часы, достал из папки конверт и положил рядом. — Прикажете вскрыть?

Ворошилов молча кивнул, а сам стал внимательно рассматривать часы.

— Тысевич… Тысевич… — бормотал он, уловив что-то знакомое в фамилии. — А-а!

Нарком вспомнил холодный мартовский день, когда был с инспекцией в Орловском бронетанковом училище и этот Тысевич снайперски попал в бочки, которые он велел поставить метрах в трехстах от танка. Но почему вернули часы? Такой хлопец славный, этот Тысевич…

Генерал протянул наркому белый листок.

Наркому обороны СССР, маршалу СССР товарищу Клименту Ефремовичу Ворошилову.

Товарищ маршал! Пишет Вам бывший курсант Орловского училища бронетанковых войск Петр Тысевич. Вы были у нас в училище в марте этого года. Товарищ маршал, вспомните, пожалуйста, как Вы подарили мне свои часы за снайперскую стрельбу из танка на танкодроме, когда я попал первым выстрелом в бочки. Я совсем не хвастаюсь, а просто хочу, чтобы Вы обязательно вспомнили. Так вот, товарищ маршал, меня из училища отчислили в апреле, через месяц после того как Вы подарили мне часы. Часы я не отдал, хотя бригкомиссар товарищ Бекасов и хотел их забрать, спасибо начальнику училища комбригу Акапяну, он защитил. Товарищ маршал, я уверен, что отца арестовали по ошибке, органы разберутся и его отпустят. Я люблю свою профессию, на мое обучение потрачены народные деньги. Отчислять меня нечестно, потому что отец не виноват, да и я тоже. Товарищ маршал! Когда меня отчисляли, комиссар хотел часы забрать, а я ему сказал, что верну их только товарищу наркому Ворошилову. Это письмо я отправлю с пакетом, куда и вложу подаренные Вами часы. Если я не достоин этой награды, то возвращаю ее Вам сам, добровольно. Товарищ маршал, разберитесь, пожалуйста, потому что я правда не виноват. И отец тоже.

Бывший курсант Орловского училища бронетанковых войск Тысевич.

— Вот тебе раз!.. — растерянно произнес маршал. — Его-то за что? Черт возьми наших комиссаров! Надо же меру знать!

Ворошилов раздраженно сунул письмо в карман. На двенадцать часов у Сталина было назначено совещание, и он собирался ехать к нему. Нарком давно хотел поговорить с ним о том, чтобы хоть немного ослабили репрессии в армии. «Так вычистим, что воевать некому будет… — думал он, сидя в машине. — Но, с другой стороны, у этого мальчишки взяли отца, пойдет ли он воевать после этого за страну? Может, и правильно, что его отчислили? Черт побери, как все запуталось… И все-таки надо Ежова немного одернуть! Много на себя берет, карлик кровавый…»[22]