Читать книгу "Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович"

Как и прежде в разговорах, так и теперь в письмах не было ни слова о любви, хотя чувство и сквозило между строчками. В этих письмах они передавали друг другу свои впечатления и мысли. Евдокия рассказывала о своих планах, Никольский указывал ей предположения об употреблении ее состояния, хотя в каждом письме советовал ей хорошо взвесить все обстоятельства.

Кривский и не догадывался об этой переписке.

Но однажды он вошел в ее кабинет и заметил, с какою радостью Евдокия читает какое-то письмо. Ему даже показалось, что при входе его Евдокия сконфузилась. Он не спросил жену и ушел, не сказав о письме ни слова, но подозрение закралось в его голову, и он решил, что узнает, от кого жена получила письмо.

Мысль о Никольском кольнула его в самое сердце. На следующий день, когда жена, по обыкновению, ушла гулять, Борис Сергеевич зашел к ней в кабинет и стал шарить в ее столе… Он увидел большую связку писем, развернул и стал читать…

Невыразимая злоба искривила его черты, когда он прочитывал эти письма… Почтовые листки дрожали в его руках.

XVI

ПРИЯТНЫЕ НОВОСТИ

Борис Сергеевич не верил своим глазам, пожирая, одно за другим, письма Никольского.

Ах, если бы перед Кривским была любовная переписка!

Как ни обидно, но Борису Сергеевичу несравненно легче было бы узнать о любви жены к проходимцу, даже о неверности ее, чем то, что узнал он в этих проклятых письмах.

К сожалению, в них не было ни клятв, ни уверений, ни намеков о разбитой жизни, но было гораздо худшее.

В них были подробные и обстоятельные ответы на вопросы Евдокии об употреблении ее состояния. В этих письмах делались расчеты, указывались пути, как оформить дело и тому подобное.

«Вот как, вот оно что!» — злобно шептал Борис Сергеевич, укладывая письма обратно.

Лицо его было искажено злобой, когда он вернулся в кабинет. В бешенстве заходил он по комнате.

«Проходимец открывает пути ко спасению! — шептали его тонкие побелевшие губы. — Отдать все меньшей братии… О подлец!»

Борис Сергеевич ядовито усмехнулся, и с уст его срывались отрывистые фразы:

«Благородный подвиг… По всем правилам этих скотов! Возвратить неправедно нажитое… Мерзавец! Целое подробное исчисление наделов, которые можно выкупить!.. Негодяй! У него за душой ничего, так ему легко расписывать пути ко спасению!.. Проходимец!»

Кривский просто задыхался от бешенства.

Надо остановить дуру. Она не понимает, что делает. Это все влияние, этого негодяя, место которого не среди людей, а где-нибудь… Это все гнусные бредни. Борис Сергеевич не допустит. Он не позволит ограбить себя, будущего своего ребенка.

— Это, наконец, грабеж, насилие, преступление! — воскликнул он.

В глазах Бориса Сергеевича Никольский мгновенно вырос в гнусного, вредного злодея. Что делает он там в деревне у его жены?.. Вообще, это подозрительная личность… Он, может быть, под видом спасения, хочет обокрасть жену… Обязанность порядочного человека преследовать таких негодяев!

Солидный, хладнокровный и обыкновенно рассудительный, Борис Сергеевич совсем потерял самообладание. Он увлекался все более и более при воспоминании о семистах тысячах, ускользающих из-под носа. В эти минуты он самым искренним образом считал Никольского врагом общественного спокойствия, злодеем и негодяем, осмелившимся подавать советы жене, мошенником, запускающим руку в чужой карман, в карман Бориса Сергеевича.

О, как пожалел Кривский, что он не может немедленно же расправиться с этим «мерзавцем», как он того заслуживает! Он сделал бы это без всякой жалости. Он сгноил бы его в каком-нибудь тюремном замке… Какая наглость!!..

А жена, эта блаженная дура? Эта идиотка, ищущая спасения!..

Он не позволит ей спастись таким образом. Она — его жена. Он скажет отцу… Он примет меры. Дело идет об интересах семьи. Наконец, жена еще ребенок… Мало ли каких глупостей она может наделать под влиянием какого-нибудь проходимца-апостола?.. Дурак Леонтьев дал ей в руки деньги! Но закон должен прийти на помощь, тем более она теперь беременна, а во время беременности, — вспомнил Борис Сергеевич, — женщины подвержены умопомешательству.

Кривский стал разработывать эту идею, но скоро оставил ее… Идея была неподходящей…

Как же спасти состояние?

Когда Борис Сергеевич несколько успокоился, он с грустью сознался, что бессилен помешать Евдокии, не делая большого скандала. Состояние принадлежит ей. Она вольна распоряжаться. Ничего противозаконного нет в намерениях ее употребить деньги, как она хочет.

На кой же черт он женился? Что он от этого выиграл?

Под боком эта ненавистная дура, испортившая всю его жизнь, и нет исхода!..

Единственный исход — смерть жены.

Мысль эта явилась внезапно и понравилась Борису Сергеевичу до того, что он размечтался на эту тему. Он пробовал гнать эти мечты (все же неловко желать смерти человека!), но невольно снова возвращался к ним. Это был бы такой превосходный исход… Для такой натуры, как Евдокия, жизнь, пожалуй, будет и в тягость. Борис Сергеевич даже философски пожалел Евдокию. Она такая слабая, болезненная… Она не может быть счастлива. А между тем смерть ее развязала бы ему руки…

После родов часто умирают. Особенно после первых родов… «Первые роды трудны!» — дразнил Бориса Сергеевича какой-то голос.

Вошедший лакей прервал сладкие мечты Бориса Сергеевича.

— Господин Сивков просит позволения вас видеть! — проговорил лакей, подавая визитную карточку.

Кривский взглянул на карточку, пожал в недоумении плечами и сказал:

— Я не знаю Сивкова. Что ему надо? Проситель?

— Нет-с, по виду не проситель. Говорит, нужно видеть по делу.

— Ну, зови его…

Через минуту маленькая толстая фигурка, чистенько одетая во все черное, переступила порог кабинета.

— Сивков, поверенный отставного полковника Гуляева, — отрекомендовался сыщик, низко кланяясь.

Борис Сергеевич небрежно кивнул головой и сделал несколько шагов навстречу.

— Извините, что осмелился беспокоить вас! — продолжал господин Сивков. — У меня есть к вам маленькое дельце!

Борис Сергеевич брезгливо оглядел с ног до головы толстую фигурку господина Сивкова и сделал движение изумления, услыхав, что этот господин, выражающийся таким вульгарным тоном, может иметь к нему дело.

— У вас? — иронически переспросил Кривский.

— Точно так-с! — едва улыбнулся Сивков. — У меня. Оно, впрочем, касается не столько вас…

— Вы, верно, один из кредиторов брата? — перебил Борис Сергеевич. — В таком случае совершенно напрасно изволили пожаловать ко мне. Я не плачу его долгов.

— Прошу уделить мне десять минут, Борис Сергеевич; дело гораздо серьезнее, чем вы изволите предполагать! — проговорил господин Сивков серьезным и настойчивым тоном.

Кривский молча указал на кресло около стола и, опускаясь сам, сухо заметил:

— Я слушаю.

Господин Сивков откашлялся и начал:

— Вероятно, вы изволили слышать о пропаже, в июне месяце сего года, из