Читать книгу "Неверные шаги - Мария Адольфссон"

— Ладно. Просто очень странно вдруг все бросить.

— Ты же знаешь, что говорят про любопытных кошек…

— Так пришлешь эсэмэску или нет? В смысле, если он признается.

— О’кей. А теперь постарайся по-настоящему перейти на отпускное положение.

— Обещаю. Наверняка не стану думать о вас, сидя среди гор винограда.

Двадцать минут спустя, закрывая дорожную сумку и задергивая молнию, она вдруг ловит себя на том, что напевает старинную детскую песенку:

Кошка в речку заглянула, Кошка чуть не утонула. Услыхав истошный крик, Кошку выудил старик.

“Раз суешь ты нос повсюду, Больше я спасать не буду. Ты спасай себя сама, Любопытная кума”.[12]

78

Ну-ну, хороша компания, думает Карен, провожая взглядом Сигрид, которая исчезает в направлении бара на нижней палубе.

Еще в очереди на погрузку Сигрид приметила в одной из машин впереди нескольких приятелей. И, убедившись, что Карен не обидится, оставила ее за рулем, а сама побежала к другой машине, постучала по стеклу, и ее тотчас впустили внутрь.

— Увидимся на борту чуть позже, — сказала она. — Кстати, какой у нас номер каюты?

Карен дала ей брелок с цифрами 121, оттиснутыми на белом пластике.

— Я собираюсь лечь как можно раньше. Будь добра, не буди меня, как придешь. Мне надо выспаться, иначе я не смогу завтра целый день вести машину до Страсбурга.

“Ты даже не заметишь, что я с тобой”, — уверяла Сигрид. Пожалуй, так и есть, думает Карен, и внезапно ее охватывает беспокойство. Сигрид намерена во время путешествия не раз вот так исчезать из ее поля зрения? Вдруг с ней что случится? Или она задумает смыться с кем-нибудь из парней, которые ездят по фермам собирать урожай. Обычно они выглядят не в меру симпатичными. Как она тогда объяснит все Юнасу Смееду? Сигрид, конечно, совершеннолетняя, но все-таки, взяв ее с собой, она взвалила на себя огромную ответственность.

В довершение беспокойства ей вдруг представляется дом в Лангевике. Лео Фриис в окружении пустых стаканов и линеек кокаина, Руфус, который тщетно крутится возле своих мисок. О чем она, черт побери, думала?

В ее мысли врывается звук автомобильного сигнала. Машины впереди сдвинулись с места и одна за другой исчезают в открытом трюме парома “Скандия”.

Через полчаса Карен устроилась в кожаном кресле маленького бара на верхней палубе. К своему разочарованию, она обнаруживает, что пепельниц на столиках больше нет. Раньше-то именно этот бар был исключением?

— На борту можно где-нибудь покурить? — спрашивает она у стюарда, который кладет на стол салфеточку и ставит на нее джин с тоником.

— Нет. Последние пять лет это запрещено. На воздухе, понятно, можно, — отвечает он, забирая у нее карточку.

Карен бросает взгляд в окно. Паром отчалил по расписанию, и теперь все огни уже остались позади. Капли дождя на угольно-черном стекле отбивают всякую охоту курить. К тому же она ощутила знакомую качку, свидетельствующую, что Северное море штормит. Стюард проследил ее взгляд и подтвердил ее мысли привычной улыбкой, предназначенной успокаивать встревоженных пассажиров.

— Ничего страшного, — говорит он. — Чуток покачает, конечно, но беспокоиться совершенно не о чем. Иначе мы бы не вышли в рейс.

Карен весело смотрит на него. Их представления насчет “чуток покачает” явно несколько различны.

— Близится шторм, — спокойно говорит она.

— Сказали, настоящий шторм будет над Доггерландом, но мы, мол, успеем добраться до Дании, прежде чем он достигнет побережья. Однако, — говорит он, глядя на стакан перед нею, — если вы склонны к морской болезни, будьте поосторожнее с этим делом.

Карен улыбается, качает головой:

— Слава богу, никогда морской болезнью не страдала. Наверняка паршивая штука, как я понимаю.

Стюард считывает карту, выбивает чек и комкает его в ладони, когда она делает протестующий жест.

— Да, я слыхал, как люди говорили, что им охота помереть, когда совсем уж припечет. Но, как я уже говорил, нынче ночью, по-моему, будет не особо опасно. — И он с улыбкой отходит прочь.

Далекие звуки какой-то песни Леди Гаги долетают с нижней палубы в тихий бар, когда стеклянная дверь отворяется и входит пожилая пара. Они как раз в дверях, и тут паром кренится. Женщина делает шажок в сторону и тотчас смущается. Крепко сжимая в руке золотистую цепочку сумочки, а другую руку просунув под локоть мужчины, она идет дальше. Карен поворачивает голову, провожает их взглядом, когда они усаживаются за один из столиков.

В большом баре, наверно, полным-полно, но здесь цены отпугнули всех, кроме двух десятков пассажиров. Стюард ставит на стол сухой мартини и двойное виски перед другой хорошо одетой пожилой парой. Три немолодые женщины сидят за бутылкой белого вина. Чуть дальше Карен видит двух мужчин в костюмах, перед каждым из них стоит порция коньяку, а над спинкой зеленого честерфилдовского кресла виднеются плечи и затылок женщины, которая вроде бы что-то ищет в сумочке. Несмотря на свои слабые познания в моде, Карен понимает, что сумочка явно дорогая. В руке у женщины что-то взблескивает, и Карен догадывается, что та искала зеркальце и теперь подносит его к лицу. Наверно, хочет подкрасить губы.

Н-да, в этом баре она никого не подцепит, думает Карен, отпивая глоток джина с тоником. Здесь прибежище для тех, кто предпочел паром самолету, но не выносит столпотворения в большом баре. Для тех, кто боится летать или везет с собой автомобиль. Или для нас, кто попросту уже стареет, думает она. Ступенькой ниже находятся те, для кого паромы из Дункера и Равенбю сами по себе цель, им плевать, куда они плывут в эти выходные — в Эсбьерг или в Харидж. Их привлекают безналоговые цены, игровые автоматы и шанс найти компанию на ночь. Ну а еще молодежь, которую привлекает возможность отделаться в паромных барах от родительского надзора.

Давно это было, но Карен все помнит.

Позвоню-ка я Сигрид на всякий случай, думает она. Просто пошлю короткую эсэмэску, чтобы убедиться, что она не страдает морской болезнью. Или не напилась.

Взгляд на часы — всего 23.26. Если что-нибудь случится, она наверняка даст о себе знать. Если не валяется под наркотой в какой-нибудь каюте и…

— Кончай, — говорит она самой себе.

Одна из пожилых женщин поворачивает голову в ее сторону, и Карен понимает, что говорила вслух. Она заметила, что теперь частенько в одиночестве говорит сама с собой. Дома Руфус прекрасно сойдет за оправдание, но сидеть в одиночестве на североморском пароме и говорить в пространство — только пугать окружающих.