Читать книгу "Голова ведьмы - Генри Райдер Хаггард"

Утри слезы, Ева, – они не помогут тебе. Иди – и живи, исполняя каждый день то, что должна: ласкай своих детей, улыбайся своей чудесной печальной улыбкой… и жди. Что посеяно – будет сжато в свой срок, но время собирать урожай еще не пришло…

Глава 5. Снова дома

Она оказалась очень мирной, эта жизнь в Кестервике, после жестоких испытаний и волнующих переживаний последних лет. День проходил, на смену ему шел другой, и ничто не нарушало покой Эрнеста и тьму, в которой он пребывал, – только нежный голосок Дороти, да аромат цветов, доносившийся с болот, когда ветер дул в сторону океана, а еще острый, сильный запах моря. Эрнесту иногда казалось, что все с ним случившееся – всего лишь сон, более или менее ужасный, а все происходящее сейчас – сон, более или менее прекрасный, но однажды он проснется – и окажется, что он снова прежний мальчик Эрнест…

Английские деревушки мало меняются. Время от времени здесь умирают люди, и довольно часто – рождаются, но в целом время ползет здесь неторопливо и незаметно, и хотя население такой деревушки полностью меняется в среднем за шестьдесят лет – особых изменений так никто и не замечает. В подобных местах очень мало того, что могло бы служить знаком изменений. Одна и та же церковная башня служит ориентиром сегодня так же, как и несколько веков назад; такие же облака проносятся по неизменному синему небу. Старые дома стоят на берегах старых ручьев, люди и повозки передвигаются по старым дорогам, и в старинных переулках все так же играют дети. Если бы вам удалось каким-то чудом перенести одного из наших саксонских предков в такую деревушку или старинный городок – для него не составило бы никакого труда обжиться здесь. Меняются люди – но земля остается неизменной.

Однако в Кестервике все же произошли некоторые изменения. Кое-где море урвало себе еще один кусок суши, особенно к северу от Дум Несс – и приблизилось к дому. Где-то срубили дерево, где-то построили новенький коттедж, а какая-то семья решила переехать. Скажем, мисс Флоренс Чезвик внезапно покинула свой дом, где жила в одиночестве после свадьбы Евы, не видясь ни с сестрой, ни с ее мужем, и уехала за границу, как говорили – в Рим, учиться живописи. Кестервик пробудил в ней небывалые творческие силы, и она постепенно становилась настоящим художником, обладающим мощным, хотя и пугающим воображением. Большое полотно ее авторства было выставлено в прошлом году в Королевской Академии и произвело настоящую сенсацию – пусть даже в этой работе имелись огрехи, и написана картина была чересчур мрачными красками. В результате полотно было продано за весьма приличную сумму.

На той картине была изображена некая вымышленная земля, узкий мыс, выдающийся далеко в бушующее море. Небо над морем было почти черным, не считая того отрезка, где яростные и какие-то… свирепые лучи заходящего солнца освещали кипящие волны, бьющие о скалы, окружавшие невысокий мыс.

На краю скалы стояла женщина, высокая и прекрасная. Ветер рвал белые одежды женщины, позволяя оценить совершенство ее форм. Темные волосы в беспорядке вились по ветру. Женщина наклонилась вперед, указывая правой рукой на воду, и такой ужас, такая смертная агония отражались на прекрасном и бледном лице, что люди впечатлительные потом признавались, что этот трагический образ преследовал их несколько недель после посещения выставки. Внизу, там, где лучи солнца освещали вздымающиеся волны, виднелось обнаженное тело. Это был молодой человек, медленно погружающийся в пучину. Его глаза и рот были широко раскрыты, а взгляд прикован к лицу прекрасной женщины на скале. Наконец, высоко в грозовых облаках виднелась еще одна фигура, женская – закрывавшая лицо руками. В каталоге картина называлась «Потерянная любовь», однако пересуды насчет того, что могла означать эта аллегория, не прекращались.

Дороти прослышала о картине и отправилась в Лондон, чтобы взглянуть на нее собственными глазами. Больше всего ее поразил контраст этого полотна с окружающими его работами – бесконечными мирными пейзажами, на которых вовсю трудились жнецы, резвились с кудрявыми ягнятами маленькие девочки, а многочисленные обнаженные дамы задумчиво склонялись над многочисленными фонтанами, как бы размышляя в духе Шекспира – мыться или не мыться?

Однако вскоре она забыла о них: ужас мрачной картины захватил ее и очаровал, как и многих других. Затем она осознала, что лица на картине были ей хорошо знакомы, и внезапно поняла, что тонущий юноша – это Эрнест, а женщина на скале – Ева. Дороти внимательно вглядывалась в их лица. Да, сомнений не было. Флоренс весьма искусно изменила цвет волос и некоторые черты лиц – однако и мертвого юношу, и его роковую возлюбленную можно было узнать безошибочно. Картина заставила Дороти буквально заболеть от страха – она сама не знала, почему, и девушка поспешила уйти из Берлингтон Хаус, продолжая с ужасом думать о мрачном разуме, породившем всю эту историю.

Они с Флоренс не общались с тех пор, как Ева вышла замуж. Флоренс сначала уединенно жила в своем коттедже и никуда не выходила; если они случайно встречались, то обе старались пройти стороной. Тем не менее, для Дороти было большим облегчением узнать, что теперь она не скоро увидит это хищное смуглое лицо с пронзительными карими глазами.

Дум Несс, судя по всему, вообще не изменился – за исключением того, что мистер Кардус построил еще одну оранжерею для орхидей, поскольку с возрастом его увлечение грозило перейти в манию. Не изменилась и обстановка в старой гостиной, и на крюке в углу по-прежнему висел сделанный Джереми ковчежец с головой ведьмы.

Люди, жившие в доме, изменились столь же мало, как и сам дом. Джереми сообщил Эрнесту, что Долл стала «пухлой» – таким образом он попытался как можно изящнее охарактеризовать ее похорошевшую и оформившуюся фигурку, что Грайс (старая экономка) все такая же тощая, словно ободранная ласка, и взгляд у нее острый, словно лезвие ножа. Эрнест из вредности пересказал обеим дамам эти характеристики, чем привел обеих же в ярость. Затем Эрнест сбежал, оставив Джереми сражаться с разозленными фуриями.

Старый Аттерли тоже почти не изменился, если не считать того, что в последнее время у него все чаще случались просветления в рассудке. Однако он никак не мог понять, что Эрнест ослеп, потому что глаза молодого человека выглядели, как и раньше. Аттерли сохранил некоторые смутные воспоминания о нем и даже принес ему свою трость с отметинами, чтобы продемонстрировать отрадный факт: его служба «дьяволу» (мистеру Кардусу) истекает через несколько месяцев. Говорил он плохо и все писал на грифельной табличке, так что Дороти пришлось зачитать написанное Эрнесту – иначе это был бы бесплодный разговор немого со слепым.

– Что же вы сделаете после того, как закончится ваша служба? – спросил Эрнест. – Вам же будет скучно без работы. И кто же позаботится о заблудших душах, хотел бы я знать?

Старик тотчас же энергично принялся писать на своей табличке:

«Я отправлюсь на охоту верхом на большой черной лошади, которую ты привез с собой, уж она-то меня выдержит!»

– Я вам не советую и пытаться! – рассмеялся Эрнест. – Ему не нравятся лихие наездники.

Однако старик страшно разгорячился при мысли об охоте: он шагал по комнате, гремя шпорами и размахивая охотничьим стеком, который сжимал здоровой рукой.