Читать книгу "Макабр. Война на восходе - Мила Нокс"

Тела нелюдимцев, усыпавшие площадь, растворились в лучах восходящего солнца, а Кобзарь кивнул:

— Да будет мир им и да узнают их заблудшие души Истину!

Пальцы его били по струнам и любовно перебирали их, извлекая мелодию сказочной, неземной, чудотворной красоты. И от этой мелодии Охотники удивленно выпрямлялись: их раны заживали на глазах. Змеевик ринулся к лежащей Шныряле: девушка встряхнулась и удивленно захлопала глазами. Видимо, Дику нелюдимцы и на сей раз не сумели уничтожить, лишь оглушили во время драки.

Кобзарь и Теодор играли, глядя друг на друга, и один лишь Тео догадывался, кто сейчас стоит перед ними и извлекает из инструмента такие чарующие звуки. Лишь он понимал, что значит это для Смерти. И осознавал, отчего по лицу этого пестрого человечка бегут ручьями слезы.

Впервые за сотню лет к Кобзарю вернулось сердце.

А значит, и способность плакать.

По-настоящему.

Никаких ужимок, картинных прикладываний платочков к уголкам глаз. Кобзарь улыбался сквозь слезы — настоящие слезы. И отчего-то от этой щемящей мелодии самому Теодору стало немного грустно.

Ибо Любовь отнюдь не сродни херувиму, что прилетает, рассыпая лепестки.

Теодор видел лицо Любви — оно ужасно. На нем, темном и мрачном, застыли кровавые слезы.

Но дары Любви — они прекрасны, и сейчас он осознавал то, что Волшебный Кобзарь твердил все это время.

Пожалуй, жертвы Теодора того стоили.

Долгий путь, который он прошел, привел их к площади в сердце звезды, к подножию храма, где был открыт Алтарь Любви.

Здесь и заканчивалась история Макабра.

На высокой и прекрасной ноте, улетающей по воздуху над улицами Алба-Юлии, над крышами домов, над пыльными трактами и дальними перевалами, через горы Трансильвании — к восходящему солнцу.

И когда свет все же озарил землю и залил улицы потоками багряно-золотистого цвета, Теодор почувствовал: в этот миг на этой земле не осталось ни одной тени. Ибо песнь неслась дальше, и несколько минут ей внимали все люди, живущие в Трансильвании, даже в самых дальних ее уголках.

Чабаны на отрогах застывали, их овцы поворачивали морды к летящей по воздуху мелодии. Слышали они песню или чувствовали?

Неважно.

Главное, мелодия звучала.

Когда-нибудь она угаснет.

Кобзарю придется искать новых людей, лишенных всего, чтобы повести их по извилистому пути через сумерки к восходу солнца. Смогут ли они? Поверят ему?

Кто знает.

Но сейчас песня лилась над миром, и хотя через пару мгновений она стихнет, а площадь вновь огласится криком Кобзаря, чье сердце будет вырвано из груди и вернется в инструмент, Теодор знал: это неважно.

Пусть мелодия и исчезнет, но где-то она все-таки будет жить.

Быть может, в его собственном сердце.

«Я расскажу тебе сказку.

Жили-были двое.

Один был темен, как ночь, но имел прекрасное, любящее сердце.

Другой же сиял ярче солнца, но сердца у него не было.

Первого звали Любовь, а второго Смерть, и оба они —

две стороны одной монеты».

Эпилог. О том, что за ночью приходит рассвет

15 мая

Если ты все-таки взял эту книгу в руки и не побоялся моих угроз, дочитал до этого момента, поздравляю! Ты, мой друг, лопух.

Ну, правда, как можно читать дневник, в начале которого сказано: «Если ты его читаешь — знай, ты уже труп. Я тебя где угодно найду, и поверь, ты не досчитаешься пальцев не только на руках, но и ногах. Положи книжку, где взял, и беги, пока не задымятся подошвы»!

Правда, могу тебя утешить: лопух ты везучий. Потому что я передумал. Читай на здоровье.

Я не хотел оставлять тебя на той ноте, какой заканчивался мой рассказ о восходе на площади в Албе-Юлии. Тебе ведь интересно узнать, что случилось потом? Ну, например, что сказала Шныряла, когда обнаружила, кем на самом деле был Кобзарь?

Впрочем, я думаю, ты и так знаешь. А дословно передать весь поток ругательств нет возможности: в дневнике остаются считаные страницы, и скоро он закончится.

Ты, пожалуй, спросишь меня, что же случилось со Змеевиком: ведь он обещал служить змеям и обратиться в одного из этих холодных гадов! Оказывается, не одни мы готовились к бою. В тот момент, когда закончилась битва с нелюдимцами, к Албе-Юлии уже подползало несметное полчище гадов. Вся сотня Виковых братишек! Можете себе представить?!

Месяц обещания подошел к концу, и тут бы пришлось Шныряле прощаться со своим ненаглядным принцем со слезами на глазах (ну или с руганью на устах — это больше по ней), как вдруг, едва первый из братьев, Синий змей, сунул голову на площадь, между Виком и кишащими ползунками встал Волшебный Кобзарь.

Тут-то все и поняли, кем он являлся на самом деле.

Поднялся ураганный ветер. Все потемнело. Восход скрылся за тучами. Змеи — видел бы ты их, дружище! — так и заюлили от ужаса. А голос Кобзаря — совсем другой, могучий и холодный — грянул над площадью и отдал приказ: подчиняться Мертвому Господарю в любом обличье: змеином или человеческом! А кто ослушается, тот… Ну, в общем, Кобзарь пообещал им кару Балауровую на их змеиные головы, и Синий змей вынужден был прикусить свой язык. И хвост тоже. Что он, собственно, и сделал. Потому как короны ему не видать еще лет сто. А может, тысячу. Кто знает, сколько живут парни с каменными сердцами?

Впрочем, у Вика-то оно каменное наполовину.

Узнав, что Кобзарь и есть Смерть, Шныряла чуть не убила его (хм, странное сочетание слов!), но когда он благословил их вместе с Виком на царствование, оттаяла.

— Я, — пробухтела она, — конечно, рада. Но править с ним? В этом гадюшнике? Еще чего! Обойдетесь!

И уверила всех, что продолжит жить в своей каморке. Как долго, не знаю. Вик пытался уговорить ее переселиться под гору, но Шныряла пригрозила его покусать. Я спросил Вика, что с ними будет дальше — ведь у нежителей не может быть ни свадеб, ни детей.

— Наше время на исходе, — сказал Вик. — Нежители, выполнив цель, уходят. Но наша цель была встретить друг друга. Я надеюсь, Смерть даст нам немного времени…

— И ты хочешь провести его под клацанье Шнырялиных зубов?

Змеевик запрокинул голову и расхохотался. Потом показал мне красный след на ладони.