Читать книгу "Ночной волк - Леонид Жуховицкий"

Постепенно он сориентировался и в женщинах. Оказалось, не так уж и сложно. Были бухгалтерши магазинов, секретарши инофирм, продавщицы бутиков — эти, насосавшись приличных денег, платили с походом, но без излишеств, их заработки, хоть и немалые, все же доставались трудом. Были начинающие дамы, жены дельцов, которых они значительно именовали бизнесменами — они носили дорогие туфли и сумочки, приглядывались к Чехлову не менее внимательно, чем он к ним, и лишь потом называли высокую цену или сразу соглашались на предложенную им. Были, наконец, проститутки, профессионалки, с типовыми адресами: ресторан, гостиница, казино, ночной клуб. Им было важно быстрей добраться к рабочим местам, в деньгах они не мелочились, надеясь, что новые придут без отлагательства, а рабочий инструмент не сносится еще многие годы. Даже совсем молоденькие, лет по шестнадцать, обсуждали при нем детали ремесла, они его не то что не стеснялись — просто не замечали, он был для них оплаченной обслугой, вроде официанта в ресторане или горничной в гостинице. Чехлова это никак не задевало и даже забавило, поскольку отдавало анекдотом — пан профессор в услужении у шлюх.

Впрочем, он быстро понял, что их есть за что уважать. Они знали свое дело, терпеливо относились к его грязным сторонам, друг с другом старались не конкурировать, а сотрудничать и, по сути, не слишком отличались от каких-нибудь санитарок дурдома, с той существенной разницей, что зарабатывали на порядок больше.

Однако и в этой денежной профессии попадались свои неудачницы.

Чехлов медленно ехал через Измайлово длинной безлюдной аллеей, но эта пустынность была по-своему перспективна: уж если попадется спешащий пешеход, на муниципальный транспорт ему рассчитывать нечего — левак, только левак. Еще издали Чехлов заметил фигурку на обочине и перевел ногу на тормоз прежде, чем женщина остановила машину неуверенным движением руки. Впрочем, женщиной она была с оговоркой — лет семнадцать, от силы восемнадцать. Майка с овальным вырезом на животе, кратчайшей юбки словно не было вовсе. Тусклая сумочка на длинной лямке свисала с плеча.

— Далеко? — спросил Чехлов, хотя деньгами тут явно не пахло.

Девчонка сказала угрюмо, но вежливо:

— Предлагаю минет за пятнадцать баксов.

— Нет, спасибо, — ошарашенно пробормотал Чехлов и тронул машину.

— Ну десять, — мгновенно сбросила девчонка.

Уже отъехав, он устыдился. Сбежал, как семиклассник, дуриком сунувшийся в женскую баню. Чего испугался-то? Девчонка небось просто голодная, а он… Чехлов тормознул и рывком, на рычащем газу, подал назад.

Девчонка так же угрюмо стояла у обочины.

— Слушай, — сказал он, — тут харчевни поблизости никакой?

Она молча пожала плечами.

— За парком, правда, есть пельменная, — глядя в сторону, словно сам себе сообщил Чехлов и тогда только повернулся к девчонке, — ты как насчет пельменей?

— В каком смысле? — настороженно спросила она.

— В прямом. Есть хочешь?

— А вам-то что? — независимо пробурчала девчонка. Она была невысокая, плотненькая, крепкие руки открыты по плечи. Деревенская конструкция, подумал Чехлов. Городской была только прическа «под мальчика» — черные короткие волосы ежом.

Он произнес как можно убедительней:

— В компании-то веселее… Да садись, тут близко.

И открыл дверцу.

Девчонка глядела с прежним недоверием, и Чехлов с укором произнес:

— Я что, на маньяка похож?

Тогда только она села.

До пельменной было километра три, девчонка молчала, и Чехлов, человек опытный, психолог, со вздохом произнес в пространство, словно бы ища сочувствия:

— Вот так мотаешься весь день — поесть некогда.

Но она и тут не отозвалась. Во послал бог собеседницу!

В пельменной была самообслуга. Чехлов посадил девчонку за столик у стены и принес харч — по тарелке пельменей, по стакану сметаны. Девчонка ела деликатно, последний пельмешек оставила на тарелке и сметану со стенок не соскребла.

— Как тебя зовут-то? — поинтересовался он.

Она косо глянула на него, помедлила, снова глянула и тогда только нехотя назвалась:

— Елизавета.

— Лиза, значит? — уточнил Чехлов. — Или Вета?

— Елизавета, — внятно повторила девчонка.

— Сладкое употребляем?

Ответа не было, и он взял еще пирожные и абрикосовый сок в толстых граненых стаканах. Приятно было кормить голодную дурочку, приятно было чувствовать себя мужиком при деньгах.

Уже на улице он спросил:

— Ну что, Елизавета, куда подбросить?

Она молча смотрела на него — то ли изучала, то ли просто думала.

— Назад, что ли?

Он произнес это почти в шутку, но девчонка вдруг сказала с сумрачным вызовом:

— Ага. Назад.

— Назад так назад, — улыбнулся Чехлов.

Он лихо развернулся — «жигуленок» заскрипел всеми своими суставами — и не спеша покатил обратно к лесу. Настроение было хорошее. Ну, потерял какой-нибудь час, подумаешь — зато душу порадовал. Всех денег не заработаешь. Может себе позволить.

И опять почувствовал благодарность к своему ржавому Буцефалу. Великое это дело — мужик с руками и инструментом. Даже бабки не так важны — важна уверенность, что всегда сумеешь их добыть.

Чехлов вновь поймал себя на том, что даже думать стал другими словами. Доцент с бородкой отошел совсем уж далеко. Шоферюга, водила, левак, калымщик — вот он теперь кто. Другая жизнь. Бывшая кончилась, а теперь другая. Какая лучше? А вот это еще вопрос. Большой вопрос! Надо уж очень хорошо попросить, чтобы он согласился вернуться назад, в неверную контору, где твой завтрашний скудный хлеб полностью зависит от очередной лукавой комбинации хитрозадого толстячка с короткими, но такими загребущими лапками…

Девчонка вдруг сказала:

— Тормозни вон там.

«Вон там» от дороги отделялся короткий, метров в пятнадцать, аппендикс, дальше переходивший в грунтовку. Чехлов притормозил.

— Керосинку-то заглуши, — сказала Елизавета.

Он выключил двигатель. Поговорить хочет? Этого и ему хотелось: угрюмая девчонка была непохожа на деловитых шлюх, которых он возил вечерами и ночью, уже отлакированных профессией, точно знающих что почем — непохожа и тем интересна.

— Ну и чего? — решил он помочь Елизавете.

Но она вдруг ткнулась лицом ему в колени. Истерика, что ли, растерялся Чехлов. Но через секунду-другую растерялся еще больше, потому что никакой истерикой и не пахло: девчонка решительно и умело расстегнула крючок и молнию на брюках.

— Да ты что?! — почти крикнул он и тут же поспешил оправдать свой испуг: — Люди же ездят!