Читать книгу "Мегамир - Юрий Никитин"

Когда расходились, Кирилл сказал Дмитрию негромко:

— Да, в десантниках не засиделись... Окукливаешься вмирмеколога. У мирмеколога возможностей еще больше. Любую бактерию можно взятьв руки, рассмотреть... Почти любую. Не хочешь заняться?

Дмитрий подумал, ответил с кривой усмешкой:

— В микробиологии по уши Кравченко, а два медведя водной берлоге... многовато. Так что мы с Бусей как-нибудь перебьемся в скромнойроли героев, истребителей чудовищ. Верно, Буся?

Карманный дракон мурлыкнул, прижался к Дмитрию.

— Какие там памятники поставят, — сказал Дмитриймечтательно. — Какими могучими богами будем в легендах о Начале... Дуростьнаша забудется, успехи позолотят, раздуют...

— Разве что дурость забудут, — раздался сзадиголос Саши. Она вклинилась между ними, оттерла Дмитрия. Кирилл ощутил, что Сашаувлекает его наверх. — Иди, спи, Дима. Завтра тяжелый день, как сказалКирилл Владимирович.

Кирилл не помнил, чтобы он такое говорил, но смолчал, далувести себя на открытую площадку. Воздух был уже холодный, багровое пламябросало вокруг себя зловещие отсветы.

— Кирилл Владимирович, я сдаюсь, — проговорилаСаша.

— Что? — не понял Кирилл.

Саша смотрела грустно, ее глаза были большими, круглыми. Порадужной оболочке прыгало пламя.

— Вот видите... Вы даже не поняли. Кирилл, я боролась стобой с первой же минуты. Еще когда ты отыскал меня у черных лазиусов. Явоевала с тобой изо всех сил, доказывала собственное превосходство. Я вообще нелюблю уступать хоть кому, а тут ты — мягкотелый, высоколобый,нетренированный...

— Ну, — пробормотал Кирилл. — Не вижу ничегоужасного в своей не тренированности.

— Не тренированности! Ты оказался крепче и опытнее насс Дмитрием. Я изо всех сил старалась выглядеть сильнее, а ты меня всякий развытаскивал то из муравейника, то со дна моря, то из паутины, и даже ненапрягался, вполсилы, попутно размышляя над проблемами мирмекологии... Ты былсильнее нас даже в нашем деле, вот что нас задело.

— Даже Дмитрия?

— Даже его. Но он прагматик, быстро признал твоепревосходство, у него мужская логика, а у меня... у меня никакой логики. Ты былтой крепостью, которую я пыталась брать штурмом, осадой, подкопами, но ты дажене заметил. А сейчас, когда я обессилела, когда сама решила сдаться в плен...ты тоже ничего не понял. Я и пленная тебе не нужна!

— Саша, — пробормотал Кирилл с неловкостью, —у тебя какая-то казарменная терминология. Штурм, осада, плен... Я никогда ни скем не воюю.

— Ну да! Ты побеждал, даже не замечая. Супермен!

— Я? — изумился Кирилл.

Саша робко взглянула, ее глаза были жалобными.

— Ты и этого не замечаешь? Ты не замечаешь, чтофактически станцией управляешь ты? И не только станцией! Когда ты добился переносастанции в муравейник ксерксов, ты уже был негласным лидером. Это признали дажете, в Большом Мире. Даже Мазохин признавал, хотя не говорил вслух. Лишь Ногтевсказал об этом откровенно.

— Саша, перестань, — взмолился Кирилл. — Яфизически неспособен управлять, повелевать, направлять... и... что там ещеделает лидер?

— Кирилл, другие слабее! Но берутся. Однако когдавстречают настоящего лидера, то все поджимают хвосты и молча уступают место заштурвалом.

Она замолчала, ее большие глаза обшаривали его лицо. Врадужных оболочках медленно угасали языки пламени горелки. Лицо ее былобледным, брови вздернуты.

Кирилл привлек ее к себе, погладил по голове.

— Ты извини... Если бы я знал, как-то бы подыграл. А ядурень, с нежностью, что тебя, наверное, бесило еще больше.

— Теперь уже не бесит, — сказала она быстрымшепотом. Еще как не бесит! Если ты еще...

— Еще, — сказал он, смеясь. — Может быть, япотому и не замечал этой войны, что люблю тебя, Саша.

Она прижалась к нему, Кирилл с удивлением ощутил, что онаменьше его ростом, хрупкая. Или это он выше, сильнее? И плечи у него, гм, наудивление. И вообще он спокойнее, даже флегматичнее других, скучнее лишьпотому, что для него все шло мирно, спокойно. Никаких опасностей, приключений.

— Люби меня, — прошептала она. — Мне впервыеспокойно защищенной. И я впервые ничего не хочу доказать.

Когда Кирилл перешел со смотровой площадки на капитанскиймостик, там горбился Ногтев, похожий на озябшую ворону.

— Придется изолировать Фетисову, — сообщил онневесело.

— Сашу, — ужаснулся Кирилл. — Разве естьулики?

— Прямых нет, но косвенных — вагон и маленькая тележка.Честные люди, между прочим, сделали не меньше преступлений, чем негодяи.Савонарола, к примеру, ради торжества правды и справедливости уничтожилполовину Флоренции! Его называли Иисусом Христом во плоти. Но Христос с топоромв руках...

— Но Саша не способна на зло!

— Даже ради царства всеобщей справедливости? Люди,говорящие лозунгами, самые страшные люди на свете. Для победы собственных идейбез колебаний сожгут весь мир. Вы, Кирилл Владимирович, поколение новое, а язастал всякое... Боюсь идейных людей, очень боюсь.

— Фетисова из нового поколения. Она моложе меня.

— Саша не очень успевала на уроках истории. Что, еслиона принуждает нас остаться, образовать новую колонию?

— Но ведь за нами следят по радиосигналам?

— Радиосигналы уже прерывались. Даже с одной женщинойколония может быстро разрастись. Через сто лет на стоянке может жить тысячачеловек, а через двести — миллион! У нас же не одна, две женщины.

Кирилл молчал, лихорадочно перебирая факты. Нежное лицоСаши, ее «сдача в плен», какие-то неудачи в прошлой жизни «там», надежды нановое «здесь»...

Ногтев был мрачным, похудевшим. Кирилл с некоторымудивлением подумал, что Саша права. Он все чаще берет инициативу в свои руки.Вовсе не потому, что нравится быть лидером — Журавлев ненавидит руководство. Ноесли никто другой не берется, а дело должно делаться...

— Самое уязвимое место, — сказал Кириллмедленно, — запасы пропана... Так?

— Верно? А что?

— Надо сказать об этом. Напомнить.

Он прошел в кают-компанию, спиной чувствуя, что Ногтевпослушно идет за ним. Может быть, так было не первый раз, но Кирилл раньшебольше внимания обращал на животный мир, чем на собственном положение в мирелюдей.

В кают-компании еще дотлевал обмен идеями. Чернов развесилтезис о скором появлении людей-мутантов. Уже во втором поколении их будет околотрех процентов. Почему именно трех? — подумал Кирилл. Затем мутантов будеттреть, а к концу Первого века — подавляющее большинство.