Читать книгу "Все мои женщины. Пробуждение - Януш Леон Вишневский"

— Ты же помассируешь стопы? — шепнула она через некоторое время.

Она сидела на крайнем сиденье, повернувшись спиной к проходу. Свои босые ноги она положила Ему на бедра. Свет лампочки с ряда за ними падал на ее обнаженные плечи и руки. Он видел только контуры ее лица. Взяв в руки ее стопы, Он начал их массировать.

— Я за эти три дня объездила всю Исландию, — сказала она. — Больше времени на этот островок и не надо. Если кто хочет углубить свою депрессию — это место для этой цели самое что ни на есть подходящее. Идеальное. Темнеет уже в четыре часа дня, и темно аж до десяти часов утра. Иногда у меня было ощущение, что над Исландией солнце вообще не собирается всходить. Да еще этот жуткий ветер все время. Сегодня днем так дуло, за тампонами в магазин, а это метров пятьдесят от отеля, я поехала на машине. Вчера, в пятницу, около полуночи я пошла в какой-то якобы самый лучший ночной клуб в Рейкьявике. Из любопытства. Так не было никого, кроме обслуги. Татуированный официант, похожий на заросшего викинга, не брившегося с рождения, объяснил, что большинство посетителей появляются около двух часов ночи. Они сначала предпочитают напиваться дома, потому что алкоголь в барах для них адски дорогой. Кстати, в этих их «Винбудинах», их монопольных магазинах, цены и для иностранцев, по крайней мере немцев, привыкших к приличному «Мерло» за два евро и хорошей русской водке за шесть, тоже весьма не дешевые. Поэтому исландцы, в чем они сами открыто и без всякого стеснения признаются, в барах только — цитирую — «допивают».

Это я подтверждаю. Но зато допиваются уже в хлам. Как будто хотят за один пятничный вечер все наверстать и возместить все потери, которые понесли за семьдесят лет сухого закона, который там действовал. И когда им это удается — то выглядят и ведут себя как зомби. И так в течение всех выходных. Может быть, это им и помогает не совершать самоубийств и верить в эльфов.

Вначале у меня было впечатление, что исландцы — это народ отстраненный, спокойный, даже флегматичный. Как норвежцы.

Один немножко подольше задержался в моей жизни. На первый взгляд скромный, с этой непонятной для остальной Европы философией: «Не мни о себе, не притворяйся, не считай себя лучше других, будь смиренным…» Но это все неправда. Я его прогнала, когда он… впрочем, это не важно.

Я их навидалась там, в этом клубе. Пьяный исландец являет собой полную противоположность самого себя трезвого. Он становится диким, порывистым и совершенно непредсказуемым. Из него вылезает, разрывая с треском искусственную кожу, варвар, грубый и неотесанный викинг. Особенно когда дело касается контактов между мужчинами и женщинами. С точки зрения секса у них тут дело обстоит нормальнее, чем в остальной Европе, все куда более либерально, а исландки, особенно пьяненькие, не имеют проблем с бесцеремонным и быстрым установлением таких контактов. Когда я пошла в туалет…

…Она замолчала и наклонилась к Нему. Поднесла Его руку к своим губам и, громко хихикая, сказала:

— Если ты не будешь мне дальше делать массаж, то я тебе не расскажу, что я видела в двух кабинках этого женского туалета. А я абсолютно уверена, что тебе этот рассказ очень даже понравится…

Он нажал на кнопку лампы над своим сиденьем. Посмотрел на нее. Она была одета в васильковое шелковое платье с открытыми плечами, которое подняла высоко, оголив ноги. Он заметил на ее груди бусы из бирюзы на серебряной цепочке. Волосы, гладко зачесанные над лбом, она заплела в толстую косу у левого плеча. В косу вплела широкую бирюзовую ленту, украшенную маленькими жемчужинками. А еще Он заметил бирюзовые же кружевные трусики, которые виднелись из-под задранного платья. В первую секунду она показалась Ему прекрасной, но сразу потом Его поразила претенциозная, совершенно не подходящая к ситуации элегантность и роскошь ее внешнего вида. Он подумал, что немногие женщины одеваются так в самолет, когда им предстоит многочасовой перелет. Разве что это ее личный самолет.

— Около часу назад в «Харпе», — сказала она, взглянув на часы, — закончился спектакль «Сон в летнюю ночь». Шекспира на музыку Мендельсона ставят не часто — последний раз я слышала эту вещь пять лет назад во Франкфурте-на-Майне. С польским баритоном. Его зовут Анджей Доббер. Гениальный певец. Необыкновенный талант…

Я бы могла купить билет. Даже платье купила на этот случай. Но решила, что не пойду. Решила, что хочу лететь с тобой в Берлин. Ты можешь подумать, что это глупая сентиментальность, но если я иду в оперу с мужчиной, то для меня это очень значительное и праздничное событие. И я на него празднично одеваюсь. До сих пор я в оперу ходила только с тремя своими мужчинами. Не считая отца.

— С тобой я очень хотела сходить в оперу, Поляк. Очень хотелось мне узнать, понравится ли тебе это мое платье, — добавила она тихим голосом и включила, одну за другой, все лампочки над всеми сиденьями. Сунула ноги в синие замшевые лодочки на шпильках и, встав в проходе между сиденьями, легко повернулась, словно балерина, взмахнув своей косой. Улыбнулась, услышав аплодисменты и одобрительные мужские возгласы, села рядом с Ним и, положив голову Ему на плечо, захихикала:

— Во время личного контроля в аэропорту охранница меня спросила, не отбилась ли я случайно от российской группы и точно ли я лечу в Берлин…

Он погасил лампочки, прижал ее голову к себе и ласково гладил ее волосы.

— Я по тебе скучала, знаешь? — произнесла она тихо и умолкла, уткнувшись в него лицом.

Он залез в карман пиджака и вытащил наушники от айпода. Нашел в списке фамилию Мендельсона, потом — «Сон в летнюю ночь». Осторожно приподнял ее голову и вставил наушники ей в уши. Почувствовал, как она дрожит. Спустя несколько мгновений она расстегнула пуговицы Его рубашки и впилась ногтями в кожу Его живота.

Они приземлились в Берлине, в Тегеле, в воскресенье около семи утра. Через час получили багаж. И уже на выходе в густой толпе спешащих людей Он вдруг потерял ее из виду. Она исчезла. Он стоял около выхода, как парализованный, не двигаясь с места. «Она снова это сделала», — подумал Он со злостью. А когда толпа вокруг Него рассосалась — увидел ее на пустой скамейке напротив. Она встала и медленно подошла к Нему.

— А вдруг ты бы потерялся до того, как я сама решила бы тебя потерять. Не люблю создавать проблемы. Вот и решила подождать, — объяснила она спокойно.

— Тебя не встречала никакая жещина. Почему? — спросила она тихо.

Он опустил голову, нервно ища в карманах сигареты. «Какой же я все-таки эгоистичный козел, — подумал Он. — Впихнул эту женщину в какую-то свою стандартную схему, в которую она совершенно не вписывается». Он бы вот никогда не задумался о том, что неполные два дня в Рейкьявике не освобождают Его от возвращения в тот мир, который Он оставил до Рейкьявика. Мир, который никуда не девался и существует. А Милена, благодаря своей женской эмпатии и солидарности с другими женщинами, об этом подумала. Понятно же, что в аэропорту в Берлине Его могла ждать другая женщина. А вот Он потенциально существующего в ее жизни другого мужчину совершенно не брал в расчет.

— Моя дочка сейчас в Петербурге, — ответил Он после паузы. — Она даже не знает, что я был в Сан-Диего. Я вечером ей напишу. Да если бы даже она знала и была в Берлине, то тоже вряд ли бы здесь появилась.