Читать книгу "Ленин в 1917 году - Сергей Кремлев"

Все россказни о ведущей (или хотя бы равнозначной с Лениным) роли Троцкого в октябре 1917 года — не более чем результат его саморекламы и троцкистского «пиара». Для того чтобы понять это, нет необходимости рыться в секретных архивах — для этого достаточно окинуть взглядом дооктябрьскую политическую деятельность Троцкого и познакомиться с его дооктябрьскими статьями, книгами и т. д. Сравнивая то, что делал и что предлагал Троцкий, с тем, что делал и предлагал Ленин, начиная с конца XIX века до конца октября 1917 года, любой объективный историк раз и навсегда зачеркнёт версию о том, что Троцкий был в Октябре 1917 года тем, кого можно назвать творцом событий. Выдающимся участником — да, но — не творцом…

Если взять, например, знаменитую книгу американского журналиста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», название которой послужило заголовком главы, то на её страницах имя Троцкого встречается почаще, пожалуй, чем имя Ленина… Но это объясняется тем, что Троцкий выступал на публике, где его и мог слышать Рид. Троцкий был и более «публичен» в общении с фигурами вроде Рида и его коллег-журналистов. А Ленин, Сталин, Свердлов и ряд испытанных большевиков были заняты конкретными организационными делами, куда журналистов и близко не подпускали.

Троцкий — это одна из первых «звёзд» Октября.

Свердлов и Сталин — главные «рабочие лошади» Октября.

Ленин же…

Ленин — это и есть Октябрь 1917 года.

25 октября (7 ноября) 1917 года в Смольном в 14.00 должен был открыться II съезд Советов. Большинство делегатов были большевиками или шли за большевиками, но эсеры и меньшевики, формально руководившие пока что Центральным Исполнительным Комитетом (ЦИКом), сохраняли сильные позиции и имели немалую поддержку. Иными словами, большинство на должном вот-вот открыться съезде было за большевиками, но было оно колеблющимся, непрочным — всего лишь несколько больше половины от состава делегатов.

Начать в этих условиях, да ещё при формально существующем Временном правительстве, II съезд Советов с дискуссий с оппонентами — а тот же Фёдор Дан сразу бы начал спорить и обвинять — означало терять темп, что в эндшпиле всегда чревато поражением.

К тому же Ленин уже имел прецедент с областным съездом Советов Северной области, закончившимся полмесяца назад. Там большевики имели простое большинство, а с левыми эсерами — квалифицированное большинство более чем в две трети. И Ленин подталкивал уже тот съезд к взятию власти, но делегаты съезда не отважились.

Хотя могли бы…

Причин для колебаний выборных представителей масс имелось немало. К тому же власть — если ты понимаешь её как ответственность, а не как возможность распоряжаться — обычного честного человека всегда страшит хотя бы поначалу. Ленин своей будущей власти не боялся, но он ведь не был обычным человеком. Он никогда и ни при каких обстоятельствах не высказывал эту мысль вслух, но он не мог не понимать внутри себя, что если не он, то — кто же? И он не боялся взять власть по одной-единственной причине — он был гениальным прирождённым управленцем, он знал, что лучше его никто не «разрулит» российскую ситуацию, а точнее — её может «разрулить» лишь партия большевиков.

А Ленин — это и была во многом партия.

Накануне съезда Советов Северной области Ленин написал нечто вроде письма соратникам, назвав свои заметки не без иронии «Советы постороннего». Владимир Ильич в очередной раз напоминал о совете Маркса, писавшего, что «восстание, как и война, есть искусство» и продолжал:

«Из главных правил этого искусства Маркс выставил:

Никогда не играть с восстанием, а, начиная его, знать твёрдо, что надо идти до конца.

Необходимо собрать большой перевес сил в решающем месте и в решающий момент…

Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. «Оборона есть смерть вооружённого восстания».

Надо стараться захватить врасплох неприятеля…

Надо добиваться ежедневно хоть маленьких успехов (можно сказать: ежечасно, если дело идёт об одном городе), поддерживая, во что бы то ни стало, «моральный перевес»…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 383.)

Закончил Ленин свои «Советы постороннего» словами: «Успех и русской, и всемирной революции зависит от двух-трёх дней борьбы». И, вообще-то, он был прав в том смысле, что всё, о чём он писал и что предлагал, можно было обеспечить в течение считаных дней. И что касается непосредственно восстания, то оно так и вышло — успех Октября определился сразу же, в первые день-два после начала вооружённого выступления масс.

ЗАБЕГАЯ вперёд, следует признать, что после захвата власти не всё пошло так уж и хорошо. Но — не по вине Ленина… Если бы весь народ или хотя бы подавляющее большинство народной массы было готово действовать решительно и «идти до конца» во всём, то сразу же после свержения «временных» при наличии всеобщего народного согласия можно было бы начать оттаскивать Россию от грозящей ей катастрофы. Но как раз тут дела́ наладились, увы, далеко не сразу…

При всём при том, если Ленин в чём и ошибся, так это — в своём очень уж хорошем мнении о русском народе. Ленин переоценил готовность всего народа без колебанийпринять простые, вообще-то, ленинские истины. Вспоминая знаменитые слова Бисмарка, можно сказать, что русские ездят-то быстро, да вот запрягают долго. Впрочем, и сам русский народ признавал, что «русский мужик задним умом крепок»… Эта черта национального характера, не раз подводившая русский народ, и в ближайшие годы после Октября сослужит ему не лучшую службу.

Однако — не разбив яиц, не изжаришь яичницы, и действовать — так или иначе надо было… Причём действовать надо было без промедления, ибо промедление было смерти подобно, и смерти не только революции, но и России — как дееспособного общества.

К тому же Керенский затевал какую-то авантюру, признаком чего стало удаление из правительства колеблющегося А. И. Верховского — 19 октября (1 ноября) 1917 года последний военный министр в последнем составе Временного правительства вынужден был подать в отставку…

Уже известный читателю Джон Рид ещё ранее, 2 (15) октября, беседовал с крупнейшим русским капиталистом-кадетом Степаном Григорьевичем Лианозовым — «русским Рокфеллером», и Лианозов тогда сказал:

Революция — это болезнь. Раньше или позже иностранным державам придётся вмешаться в наши дела, точно так же, как вмешиваются врачи, чтобы излечить больного ребёнка и поставить его на ноги. Конечно, это было бы более-менее неуместно, однако все нации должны понять, насколько для их собственных стран опасны большевизм и такие заразительные идеи, как «пролетарская диктатура» и «мировая социальная революция»… Впрочем, возможно, такое вмешательство не будет необходимым. Транспорт развалился, фабрики закрываются, и немцы наступают. Может быть, голод и поражение пробудят в русском народе здравый смысл».