Читать книгу "Август - Жан-Пьер Неродо"

Сведя воедино оба закона, поэт приходит к выводу: основание нового требует и беречь, и убивать.

Но какая роль во всем этом отводится людям? Что остается на их долю? Покориться неизбежному и молча страдать? Нет, не этим печальным уроком наполнена «Энеида». Ведь дело шло о создании Рима, а согласно мировому закону цена такого предприятия и должна быть высокой. Значит, людям придется страдать, и страдания их будут тем горше, что конечная цель их судеб остается им неведома. Порой, и даже довольно часто, им даже начинает казаться, что самые несчастные — вовсе не те, кто погиб во цвете лет.

В самый разгар бури, с которой начинается поэма, герой, ведущий за собой троянцев, восклицает:

О, трижды, четырежды счастлив, Кто на глазах у отцов, под высокими стенами Трои, Смерть удостоился встретить![271]

Во все время, пока длится поход, Энея не покидает глубокая печаль, которую не в силах рассеять даже пророчество отца, предсказавшего грядущее величие римской державы. Став помимо своей воли орудием в руках судьбы, Эней переносит тысячи испытаний и свершает тысячи подвигов, без которых основателю нового государства никак не обойтись. Избранник богов, носитель миссии, обрекающей его на страдание, в своей героической ипостаси он выступает новым Гектором. Но его другая, человеческая ипостась заставляет его испытывать все соблазны плоти и чувствовать себя вторым Парисом. Он — основатель, он обязан быть великодушным, значит, он должен принести себя в жертву своему делу. Если дело требует кровопролития, он прольет эту кровь, хотя все в нем восстает против насилия. Но без насилия нельзя исполнить предначертанное судьбой — нельзя основать новый город.

Вергилий объяснял Августу природу его власти, как и природу политической власти вообще. Он показал необходимость преодоления противоречий, внутренне присущих миропорядку, открыл, что осуществление власти означает почтительное сохранение основ и умение, каким владел Эней, подчинить себе мировой хаос и людей, навязав им свой порядок, умение примирить между собой движение и неподвижность, умение сочетать противоположности, одним словом, умение всю жизнь заниматься решением неразрешимых задач.

Если в «Буколиках», а затем в «Георгиках» Вергилий идеализировал Августа, то в «Энеиде» он придал его образу поистине вселенский размах, сопоставимый с величием его победы при Акциуме. Подробно описывая щит, который Вулкан выковал для Энея, поэт задерживает взгляд читателя на римской истории и роли в ней Августа. По краю щита бог поместил картины, напоминающие о событиях прошлого, но центр отдал битве при Акциуме:

Можно было узреть в средине обитые медью Флоты, актийскую брань и как оружием Марса Весь закипает Левкат и сверкают золотом волны. Италов движущий в бой здесь Август Цезарь, с ним рядом И отцы, и народ, и Пенаты родные, и боги Все на высокой корме: его виски извергают Радостный пламень; звезда родовая над теменем блещет. В месте другом при ветрах и богах благосклонных Агриппа Гонит полки, у него, отличие гордое брани, Блещут корой виски, морской, с золотыми носами, С ратью варварской здесь и оружием разным Антоний, Всех победитель племен Авроры и красного брега, Силы Востока везет, и Египет, и дальние Бактры, И — о нечестье! — за ним супруга египтянка — следом. […] Систром царица родным средь судов призывает отряды И не чует еще двух змей за своими плечами. Чудища разных богов и лающий дерзко Анубис Против Нептуна царя, Венеры и против Минервы Копья держат свои…

Последние строки книги VIII, в которой описано это сражение, снова возвращают нас к Энею:

Этим узорам щита Волканова, матери дара, Он дивится и образам рад, не зная событий И поднимая плечом потомков славу и судьбы[272].

Изображая Августа в облике Энея, Вергилий словно предчувствовал, какую душевную муку предстоит пережить принцепсу, и заранее помогал ему подняться над своим страданием и не дать ему сломить себя. Августу, далекому потомку Энея, выпало на долю довершить то, что начал его легендарный предок. И история Рима стала для него личной историей, историей его семьи. Именно он стал завершающим звеном великого цикла, всем своим существованием подготовившего его приход и ожидавшего его. Август наследовал Энею, но вместе с тем он наследовал и римским царям, и великим деятелям республики. Вергилий хотел убедить Августа, что его долг — исполнить свою миссию и тем самым оправдать все связанные с ней страдания и жертвы. Мириться с человеческой историей можно лишь на этих условиях.

Но не один Вергилий посвятил свой гений тому чудесному превращению, благодаря которому рядовое сражение при Актии обрело масштаб чуда, сотворенного при прямом участии богов. У Проперция, например, к Цезарю Октавиану обращается сам Аполлон:

Сын Альбы Лонги, мира спаситель, о Август, Доблестью ты превзошел дальних троянских прадедов; Властвуй же, Август, на море, ибо суша тебе уж подвластна. Для тебя натяну я свой лук, для тебя свой наполню колчан, Ибо должен от страха свою ты избавить отчизну. Помни, вера в тебя осенила корабль твой обетом народным! Если нынче ее защитить не сумеешь, Значит, Ромул ошибся, свое совершая гаданье, Сидя здесь, на холме Палатинском, Как посмели челны их приблизиться к этому брегу? Стыд, о стыд, латиняне, вы видите в ваших волнах Царским знаком украшенный парус! Много весел у них, у них воинов многие сотни — Не робей! даже море, и то негодует, на волнах их качая суда. Приглядись, на носу кораблей Ты увидишь кентавров и грубые камни — Не путайся раскрашенных пугал из пустотелого гипса! Знай, тогда побеждает врагов своих воин, Когда бьется за правое дело. Пробил час, слышишь, Август, снаряжай же свои корабли! Нынче собственной лавром украшенной дланью Стану юлиев флот направлять[273].

Разумеется, никто не верил, что Аполлон обращался к Августу с подобной речью, однако все поняли, что имел в виду поэт. Римская мысль искала символическое выражение сущности новой власти, и в числе одного из самых ярких символов использовала благословенный образ вождя, который вернулся из глубины веков, чтобы защитить и подтвердить римское могущество.