Читать книгу "Вильгельм Завоеватель - Поль Зюмтор"

Он боролся со смертью в течение шести недель, не теряя со­знания. Зная, что обречен, и тревожась за будущее королевст­ва, он позвал к себе сыновей Вильгельма и Генриха, а также Ан­сельма, настоятеля Бекского монастыря. Его окружали прелаты и друзья - Вильгельм Добродушный, канцлер Жерар и Роберт де Мортэн, теперь уже тоже старик. Собравшихся ох­ватил страх: они лишались своей опоры, а королевство - глав­ного столпа. Убежденные, что за смертью Вильгельма Завоевателя последуют большие беспорядки, они пристально следили за каждым движением умиравшего, полные решимости до конца использовать к собственной выгоде свое теперешнее положение, услышав от уходившего в мир иной хоть что-то утешительное для себя, что позволило бы избежать худшего.

Вильгельм окидывал взглядом тех, кто был при нем в его, возможно, последние минуты. На них предстояло ему переложить бремя ответственности. В краткие периоды, когда боль утихала, он переставал бормотать молитву и начинал говорить. Ордерик Виталий донес до нас его последние слова. Вильгельм, уверяет он, до конца оставался благочестивым христианином, верным служителем церкви, помогал ученым клирикам и щедро наделял учреждавшиеся им аббатства. Правда, он много воевал, но не потому, что был кровожаден и находил в том удовольствие: враги своим коварством принуждали его к этому. О завоевании Англии он не проронил ни слова...

Вильгельм попросил своего сводного брата Роберта собрать всех, кто составлял его двор, чтобы они прошли перед его смертным одром, неся в руках драгоценные предметы из королевской сокровищницы: оружие, сосуды, короны, книги, парадное облачение. Проведя таким образом инвентаризацию своего имущества, король начал диктовать завещание. Часть этого богатства должна была выпасть на долю церкви, другую часть надлежало раздать в виде милостыни бедным. Остальное отходило его сыновьям, но кому, что и сколько? Поддался ли он затаенной обиде на старшего сына Роберта Коротконогого настолько, что вознамерился лишить его наследства, подвергая смертельной угрозе мир в королевстве? Наверное, такой вопрос задавали друг другу присутствовавшие прелаты. Король изрек свое решение: Вильгельму Рыжему он завещает королевскую корону, меч и скипетр, тем самым объявляя его наследником трона. А как же Роберт, старший сын, мятежник и изгнанник? Присутствовавшие, посовещавшись, поручили архиепископу Руанскому Вильгельму Добродушному выступить от их имени. Тот конечно же знал, сколь сильно уязвили короля непослушание и беспутство его старшего сына, но сумел найти нужные слова. Вильгельм задумался. «Хотя Роберт и не соизволил явиться к моему изголовью, — наконец произнес он, — я поступлю по вашему хотению и Божьей воле. В вашем присутствии я прощаю ему все прегрешения, совершенные против меня. Как и обещал прежде, я уступаю ему герцогство Нормандское. Но вы присматривайте за ним. Слишком часто он злоупотреблял моим долготерпением».

Свершилось! Король самолично разрубил крепление, соединявшее Англию и Нормандию. Он тут же велел Вильгельму Рыжему незамедлительно отправиться за море, чтобы присутствовать в Англии, когда придет туда весть о его смерти. Он передал ему печать, благословил его и пожелал доброго пути. Одновременно был направлен гонец к Ланфранку, дабы сообщить ему о принятых решениях.

Генрих Боклерк также потребовал свою долю. Король отказался от дальнейшего дробления своего домена и предложил младшему сыну денежную сумму в размере пяти тысяч ливров. Огорченный Генрих протестовал, заявляя, что подлинным богатством является земля. И тогда Вильгельм предрек любимому сыну, что настанет день, когда обе половины королевства вновь воссоединятся под его скипетром. Хронисту, писавшему спустя двадцать лет, легко было давать подобного рода предсказания. Но как бы то ни было, Генрих принял завещанное отцом и потребовал незамедлительно в своем присутствии отвесить ему пять тысяч ливров серебром, после чего, долго не мешкая, при помощи доверенных людей доставил свое богатство в надежное место.

Король исповедался, причастился. Оставалось совершить еще один акт правосудия, что было бы весьма благоразумно с его стороны. К умиравшему привели знатных узников, отдельные из которых уже много лет томились в его темницах: Роже де Бретей, Вульфнот, Моркар, множество других знатных англосаксов. Вильгельму посоветовали амнистировать их, и он согласился. «Содержание их в неволе было несправедливо, — заметил он, — но необходимо ради мира в королевстве». Всех этих людей освободили, предварительно потребовав от них клятвенного обещания хранить мир[36]. А как же Одо из Байё? Распространился ли на него этот акт милосердия? Своего сводного брата, ставшего для него врагом, король не простил. Однако Роберт де Мортэн настойчиво просил за него. Наконец король с превеликой неохотой согласился. При этом, словно бы еще не до конца преодолев свои сомнения, он сказал: «Вы не так хорошо, как я, знаете характер этого человека, за которого просите меня. Он навлечет на вас новые беды». Затем он освободил его.

И вдруг он вспомнил о несправедливом, как ему теперь казалось, приговоре, вынесенном в отношении малозначительного человека, о котором присутствовавшие магнаты, скорее всего, даже и понятия не имели. Некий рыцарь по имени Бодри, доблестно служивший во время кампании по взятию замка Сент-Сюзанн, прошлой весной без его позволения отправился в Испанию. В наказание король конфисковал его фьеф. Теперь он возвращал ему отнятое, сопроводив сей акт милосердия ироничным замечанием, в котором вместе с тем чувствовалось и сожаление: «Я не думаю, что в мире есть более доблестный рыцарь, но он расточителен и переменчив и слишком любит чужие земли». То же самое можно было бы сказать и о многих других нормандцах...

В среду 8 сентября король спокойно заснул. Ночь прошла тихо. На рассвете восточный бриз донес до Сен-Жерве звон колоколов кафедрального собора. Король проснулся и спросил, что это за шум. Ему ответили, что колокола зовут на заутреню, помолиться Пречистой Деве. И тогда он, приподнявшись и воздев руки, еле внятно пробормотал: «Вверяю себя Божьей Матери. Да примирит она меня с Сыном своим!» С этими словами его голова безжизненно опустилась на подушку. Вильгельм Завоеватель испустил дух.

Он правил пятьдесят два года в Нормандии и двадцать один год в Англии.

* * *

Началась паника. Люди, охваченные ужасом, бежали, кто куда. Кончились мирные дни, возвращаются времена безумных страстей! Ордерик Виталий нарисовал драматическую картину происходившего. Безжизненное тело одиноко лежало на смертном одре. Догадались ли хотя бы глаза закрыть покойному? Знать забаррикадировалась в своих домах. Прелаты предавались многословию в своих церквях. Какую катастрофу вызовет эта весть, когда она распространится! Тем временем в Сен-Жерве челядь пробралась в покинутое всеми помещение и принялась прибирать к рукам все, что ни попадя, — предметы обихода, драгоценности, одежду. Самые отчаянные из них донага раздели даже мертвое тело того, к кому еще недавно страшно было и подступиться.

Первым взял себя в руки архиепископ Руанский, повелевший, согласно последней воле покойного, похоронить его в Кане, в монастыре Святого Стефана. Начали готовить тело к погребению: вскрыли живот, удалили внутренности и начинили полость ароматическими веществами. Затем тело завернули в бычью кожу, служившую вместо гроба. Однако от Руана до Кана путь не близкий, требовалось организовать конвой. Ни один из вассалов покойного короля, чьей обязанностью было проводить его в последний путь, не появился. А время поджимало. И тогда в спешке, за неимением лучшего, транспортировку тела доверили простому рыцарю по имени Эрлуэн, который при помощи нескольких носильщиков повез его в лодке по Сене, а затем на телеге по большой дороге.