Читать книгу "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов"

Удивительно, что знавшие о слухах, дискредитировавших монархию, Шавельский и Пильц выбрали весьма странный способ борьбы с ними: они, образно говоря, старались потушить огонь керосином. Эффект не заставил себя долго ждать: «Слух о Рубинштейновском деле и о причастности к нему Распутина облетел фронт и взбудоражил умы: куда только я ни приезжал, везде меня спрашивали: верно ли, что Распутин так близок к царской семье? Верно ли, что царь слушает его во всем и всегда? и т. д… Во всех таких вопросах и разговорах было больше любопытства, чем беспокойства, больше удивления, чем возмущения, хотя в некоторых местах проглядывало и второе. Таким образом, сразу выросший в армии огромный интерес к Распутину пока не представлял ничего грозного, но он угрожал в будущем»81. А комиссия Батюшина продолжала свою работу, что в конце концов заставило министра внутренних дел обратиться с протестом в Ставку, куда для этого был командирован генерал Курлов: «Генерал Пустовойтенков (так у автора. – А. О.) был совершенно согласен со мной относительно недопустимости подобного образа действий подчиненных ему учреждений (комиссия Батюшина подчинялась ведомству генерал-квартирмейстера. – А. О.) и обещал положить этому предел, но дело нисколько не изменилось, и Батюшин по-прежнему продолжал свою деятельность»82.

В кризисные моменты Батюшин обращался за поддержкой к Алексееву и всегда получал таковую, однако в конце 1916 – начале 1917 г. методы и меры его комиссии, а также результаты, бывшие следствием того и другого, резко переломили отношение к ней. Правительство и новый министр внутренних дел А. Д. Протопопов решительно прекратили ее деятельность. Буквально накануне февральских событий 1917 г. арестованные сахарозаводчики были освобождены, а часть сотрудников комиссии, в том числе и небезызвестный Манасевич-Мануйлов, подверглись аресту. Сразу после падения монархии за ними последовал и сам Батюшин с ближайшими сотрудниками83. Причиной этого ареста стали нарекания на многочисленные злоупотребления властью, допущенные комиссией84. Отметим еще одну, весьма характерную, особенность работы Батюшина. Начиная следствие по делам о спекуляции, он стремился вывести своих подследственных на обвинение по связям с германско-австрийской разведкой. Неизбежным результатом был скандальный провал и дискредитация военной контрразведки85.

Курс на свертывание активности комиссии Батюшина был достаточным основанием для того, чтобы связать имя Протопопова с Распутиным, но этого было мало. После «дел» Мясоедова и Сухомлинова обвинения в измене стали привычными для либеральной оппозиции. Случай с Протопоповым не мог быть исключением. В результате возникли разговоры о предательстве, о сепаратных переговорах с германцами во время поездки думской делегации в Европу и т. п. Разумеется, все это были абсолютно бессмысленные слухи. Ни в организации встречи с Варбургом, ни в самой беседе с ним не было ничего преступного, а сам Протопопов не делал из нее никакого секрета. Дело было в другом. Министр внутренних дел, убежденный в том, что руководящий центр оппозиции короне находится в Думе и что составными частями ее являются Земгор и ВПК, явно не мог устраивать лидеров этой оппозиции86. Особенно в момент, когда этот центр и его составные готовились к новому наступлению на власть. 19 октября (1 ноября) по просьбе Протопопова на квартире у Родзянко была организована встреча с руководством Думы и «Прогрессивного блока». Разговор не получился. Бывших коллег министра возмутило то, что он пришел к ним в жандармском мундире. Этого уже хватило для того, чтобы убедиться в невозможности диалога. Вслед за уходом Протопопова собрание немедленно начало противодействовать его планам решения продовольственного вопроса87.

Следует учесть, что обстановка в столице в начале октября 1916 г. была чрезвычайно напряженной. По Петрограду стали широко распространяться слухи о каких-то чрезвычайных событиях, якобы происходивших в Москве, Харькове и некоторых других провинциальных городах. Возникло тревожное положение. Корреспонденты Рабочей группы сообщали «о крайне повышенном, возбужденном настроении рабочих… достаточно было малейшего шума, падения листа железа, чтобы рабочие остановили станки и устремились к выходу»88. По данным Охранного отделения, на собраниях Рабочей группы ЦВПК «обычно присутствуют представители всех без исключения течений революционного подполья»89. Работа группы протекала в атмосфере подозрительности, недоверия и страха перед провокациями.

17 (30) октября она выпустила воззвание, рекомендуя рабочему классу быть настороже, так как в настоящее время выступление может привести к поражению. В этом воззвании, между прочим, говорилось: «В последние дни все чаще и все настойчивее по фабрикам и заводам Петрограда распространяются самые тревожные и возбуждающие слухи. Передают: на таком-то заводе обрушилось здание и задавило сотни рабочих; на такой-то фабрике произошел взрыв, причем погибли сотни работающих там людей. На днях широко распространились слухи о том, что вся Москва охвачена восстанием, что московская полиция забастовала, что вызванные войска отказались стрелять, и т. д. Одновременно с этим подобные же слухи, но уже о восстании в Петрограде, о разгроме Гостиного двора, распространяются в Москве. В Харькове рассказывают о революции в Москве, а в Москве – о революции в Харькове. При проверке эти слухи оказываются выдумкой»90.

В тот же день на заводах «Русский Рено», «Лесснер», «Эриксон», «Айваз», «Нобель», «Металлический», «Барановский», «Феликс Сикорский», «Щетинин», «Сименс-Шукерт», «Динамо» и многих других начались забастовки. Они носили стихийный и неорганизованный характер, не было никаких политических лозунгов и экономических требований. Воззвание Рабочей группы было задержано военной цензурой и появилось в газетах с купюрами в момент, когда уже начались массовые стачки. 21–22 октября (3–4 ноября) 1916 г. все успокоилось так же внезапно, как и началось91. Нелегально вернувшийся в октябре 1916 г. из Швеции большевик А. Г Шляпников вспоминал: «Оппозиционное настроение буржуазии и “обывателя”, по существу, мелкого буржуа, создавало весьма подходящую атмосферу для революционных выступлений рабочих. Не прекращавшиеся конфликты Государственной думы с царским правительством также содействовали росту оппозиционных настроений даже у наиболее умеренной части буржуазии»92.

24-26 октября (6–8 ноября) 1916 г. по инициативе Рабочей группы ЦВПК была созвана Комиссия по организации труда. На ее заседаниях забастовочная активность была названа результатом деятельности безответственных лиц. Группа рекомендовала рабочим вернуться к станкам и прекратить забастовки. Одновременно с этим, без ведома Бюро и Президиума ЦВПК, она обратилась к Думе с «представлением по поводу переживаемых тревожных событий». Оно заканчивалось следующим заявлением: «Мы полагаем, что Государственной думой должно быть немедленно предъявлено решительное требование к власти: 1. Открыть все закрытые распоряжением военного начальства фабрики и заводы; 2. Рассчитанных рабочих принять обратно, арестованных освободить, посланных на фронт возвратить на заводы; 3. Убрать от заводов и из рабочих кварталов полицейские патрули и усиленные наряды, нервирующие и раздражающие рабочие массы»93.

Вскоре волнения начались снова, поводом для них послужил слух о том, что смертной казни было предано несколько десятков матросов, преданных военно-полевому суду. 26 октября (8 ноября) 1916 г. работа была вновь остановлена на целом ряде заводов, в забастовке приняли участие около 100 тыс. человек (из общего их числа приблизительно в 300 тыс. человек). Распоряжением военных властей бастующие заводы были закрыты по распоряжению военных властей. 29 октября (11 ноября) начальник штаба Петроградского военного округа издал распоряжение о лишении отсрочки всех военнообязанных досрочных призывов 1917 и 1918 гг.94 И тут на открывшейся сессии Государственной думы 1 (14) ноября 1916 г. прозвучала «историческая» речь Милюкова.