Читать книгу "Бессердечный - Павел Корнев"

Так оно и вышло – никто на меня даже не взглянул.

Каталку с покойником я оставил в глухом закутке, сам вышел на улицу, оттянул маску на шею и сунул в рот сигарету, которая нашлась в кармане позаимствованного пиджака. Деловито похлопывая себя по карманам, миновал пост и поспешил затеряться среди многочисленных корпусов военного госпиталя. Дежурившие на пропускном пункте гвардейцы и не подумали проверить документы у покидавшего их зону ответственности медика.

Пройти через ворота на улицу и вовсе не составило никакого труда. Халат, маска и шапочка к этому времени давно отправились в первый попавшийся мусорный бак, я спокойно обошел шлагбаум и зашагал по тротуару.

Мертвец спешил домой. Мертвец хотел новое сердце.

Драть!

3

Имение встретило поваленными бурей деревьями, истлевшими телами мумий и обломками вывалившейся стены. Зрелище было еще более неприглядное, нежели обычно, а особняк неуловимым образом постарел и обветшал, побелка растрескалась и обвалилась, крыша темнела проплешинами сорванной черепицы. Всюду нанесло грязь, цветники раскисли, мертвые черные цветы покрывали их полусгнившим пологом.

Проклятие отступило, и время взяло свое. Время всегда берет свое.

Но не важно. Я не собирался здесь жить, все, что мне сейчас было нужно, – это сердце падшего.

Мое сердце.

Не став возиться с входной дверью, я забрался в дом через пролом в стене, подобрал саблю деда и непонятно зачем вернул ее на место над камином. Больше ни на что отвлекаться не стал и направился прямиком в подвал.

Через дыру в перекрытии вниз попадало достаточно света, и все же пришлось изрядно побродить по колено в воде, высматривая стеклянную банку с сердцем. Отыскав ее в самом темном углу, взбежал по лестнице и нервно рассмеялся, прижимая к груди заиндевелую изнутри посудину.

Нашел! Я его нашел!

Но когда сорвал притертую крышку, сердца падшего в банке не оказалось. Призрачным блеском светились внутри непонятные ошметки; ошметки – только и всего.

Скользкое стекло выскользнуло из враз онемевших пальцев, упало под ноги, разлетелось на осколки.

А я замер, не в силах поверить собственным глазам.

Где оно? Куда подевалось?

– Драть, беспорядок! – проворчал невесть откуда взявшийся лепрекон. Он поднял одну из стекляшек, принюхался и авторитетно заявил: – Крысиная отрава!

Я с недоумением уставился на коротышку, потом схватил уцелевшее дно, тоже принюхался к покрывавшим стекло ошметкам и уловил знакомый запах. Суккуб щедро сдабривала свои кушанья экзотическими специями, но этот аромат я узнал сразу.

И тогда пришло понимание.

Она скормила мне сердце падшего! День за днем она готовила его, а я вкушал плоть сверхъестественного создания и не заподозрил подвоха! Вот по какой причине никак не проходил приступ аггельской чумы! Вот что было истинной причиной болезни, а не только обжегшая руки кровь!

Накатил приступ дикого хохота. Я смеялся и никак не мог остановиться, смеялся, смеялся и смеялся, как умалишенный.

Да таким я и был.

Суккуб намеревалась погубить мою душу, а вместо этого усилила талант сиятельного до такой меры, что он сумел превозмочь саму смерть! Одной только силы мысли оказалось достаточно, чтобы поддержать жизнь в лишенном сердца теле.

Я мыслю, значит, существую? Воистину так!

Но что дальше? Зашить дыру в груди и оставаться нежитью?

Хочу я для себя такой судьбы?

В изнеможении я опустился на стул; лепрекон подступил и неожиданно хлесткой пощечиной оборвал затянувшуюся истерику.

– Ты не помнишь? – спросил он. – Драть! Ты и в самом деле ничего не помнишь?

– Не помню чего? – спросил я, глядя на него сверху вниз. Потом прикоснулся к разбитой губе, но крови не было. Да и откуда кровь у мертвеца?

– Всего! – зло выкрикнул беловолосый коротышка. – Не помнишь, да?

– Не помню!

– Драть! – выругался лепрекон. – Драть! Драть! Драть!

Он вдруг сдернул с себя обтрепанный зеленый камзол и остался в штанах и манишке; жилистое тело покрывали копии моих татуировок, только зеркально отраженных и выжженных каленым железом.

Это удивило и напугало, но куда больше напугал вытащенный коротышкой из-за пояса кухонный нож.

– Хочешь вспомнить? – спросил лепрекон, резким движением протягивая клинок через стиснувшую его ладошку. Хлынула алая кровь, и альбинос протянул нож мне. – Левую! – потребовал он. – Только левую!

Левую? Руку, на которую не успели набить ни одной татуировки?

Я не колебался ни секунды, принял нож и вспорол лезвием белую как мел кожу. Я ожидал бескровного разреза, но ладонь моментально наполнилась черной кровью, а от запястья до локтя и выше, прямиком туда, где должно быть сердце, протянулась мучительная боль.

Дальше лепрекон все сделал сам, он стиснул мою ладонь своей, словно в варварском ритуале кровного братства, и прохрипел:

– Ну теперь-то вспомнил, болван?

Татуировки на его коже вдруг налились сиянием, в следующий миг огонь перекинулся и на меня, но прежде чем сознание пожрало безжалостное пламя, я успел ответить:

– Вспомнил!

И я действительно вспомнил. Старые, похороненные в глубинах памяти воспоминания вернулись, а вместе с ними вернулось нечто большее, некая часть меня самого…

Пронзительный холод, тусклые отсветы керосиновой лампы на ледяном крошеве; покрытая инеем дверь подвала захлопнута. Сколько ни стучи, сколько ни кричи – через такую помощи не дозовешься.

Я кричал, я знаю наверняка.

Повар с жутким кухонным ножом, холод стали в груди, страшная улыбка проникшего в дом исчадия ада, мое сердце в его руке…

И все это – со стороны, все это – глазами вымышленного друга. И вдруг – миниатюрная ладошка на рукояти воткнутого в ледяное крошево ножа, стремительный рывок, брызги крови, хрипы из распоротой глотки. И – провал. Дальше в памяти зиял бездонный провал.

Дальше лепрекон все сделал сам.

Воспоминания промелькнули перед моим внутренним взором в мгновение ока; я разорвал чужую сорочку и с немым изумлением уставился на два страшных разреза, рассекавших вытатуированную на груди восьмиконечную звезду: новый, со следами свежей крови, и старый, синюшно-белый и ссохшийся.

Будь я проклят!

Страх маленького мальчика оказался столь силен, что талант сиятельного сотворил ему новое сердце! Новое выдуманное сердце!

Я бы рассмеялся, не будь мне так больно. Татуировки сияли и жгли лютым огнем, меня сотрясали судороги, ребра трещали, сдвигаясь на прежние места, срастаясь и покрываясь плотью. Раны – и старая, и недавняя – затянулись, теперь не осталось даже шрамов, но на этом метаморфозы не закончились, изменения растекались по телу от пореза на левой ладони, словно закачанная в вены ртуть. Жгуты мускулов опутывали кости, расползались под кожей, раздвигали плечи вширь, перекраивали меня, превращая в кого-то другого.