Читать книгу "Упущенный шанс Врангеля - Александр Широкорад"

Заодно с Армией пусть всколыхнется громада народная и призовет своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным Хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей Народа».[126]

Суть же манифеста была в конце: «…А посему Я, Старший в Роде Царском, единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского… Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя, Наследника и Цесаревича… Обещаю и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о Престолонаследии…»[127]

«Императором» великого князя Кирилла Владимировича поначалу признали немногие. О непризнании его объявили в печати вдовствующая императрица Мария Федоровна и великий князь Николай Николаевич. Не признало его большинство остальных членов царственного дома, в числе их старейшие: королева эллинов Ольга Константиновна, великий князь Петр Николаевич, его императорское высочество принц Александр Петрович. Не признали Архиерейский Собор и Синод, а также и Высший Монархический Совет, ибо «Великий Князь Кирилл Владимирович не мог быть венчанным на царство».[128]

Затушевывать этот факт неким личным соперничеством не признавших его членов династии (как это до сих пор объясняют «кирилловцы») можно лишь в аудитории, не знакомой с сутью вопроса.

В архиве И.А. Ильина (юриста по образованию и доктора государственных наук) имеется аналитическая записка 1924 г. (видимо, принадлежащая ему самому), в которой манифест великого князя Кирилла характеризуется как «самозванство»: «Необходимо признать, что законы о престолонаследии не благоприятствуют кандидатуре Великого Князя Кирилла Владимировича и книга Зызыкина толкует их правильно. Аргументация в пользу его кандидатуры – груба, невежественна и, главное, не объективна… Великий Князь Кирилл – провозглашая сам свои права – совершает акт произвола, и никакие признания со стороны других Великих Князей в этом ничего не изменяют… Самим вождем “движения” предносится не Монархия – а дело заграничной партии…, объединившейся для агитации и борьбы за Престол… Бессилие и беспочвенность этой закордонной монархии – неизбежно поведет ее к соглашению с другими, враждебными подлинной России силами: масонством и католицизмом».[129]

Ни Врангель, ни великий князь Николай Николаевич, естественно, не признали Кобургского императора. Николай Николаевич в присутствии господ офицеров любил говорить: «Царь Кирюха – предводитель шайки дураков и пьяниц». Конфликт «кирилловцев» и «николаевцев» очень напоминает сцены с лысым и лохматым императорами из кинофильма «Корона Российской империи».

1 сентября 1924 г., то есть на следующий день после манифеста «царя Кирюхи», Врангель в качестве Главнокомандующего Русской армии издает приказ о создании «Российского общевоинского союза» (РОВС). Структура РОВСа включала три наиболее крупные группы: в первую входили проживавшие в той или иной стране чины 1го армейского корпуса, Донской армии, кавалерийской и кубанской дивизий, подчинявшихся через начальников групп высшему командованию; вторая объединяла членов РОВС, не входивших в состав каких-то определенных воинских частей или офицерских союзов по признаку проживания в определенном населенном пункте или местности; третья включала офицерские общества и союзы: «Общество галлиполийцев», «Гвардейское объединение», «Союз офицеров, участников войны», «Союз офицеров генерального штаба», «Союз Георгиевских кавалеров», «Союз офицеров Кавказской армии», «Общество офицеров-артиллеристов» и др., через своих председателей подчинявшихся руководству РОВС. Первым председателем РОВСа стал сам П.Н. Врангель.

Руководство же Русской армией Врангель передает великому князю Николаю Николаевичу. 16 ноября 1924 г. письмом на имя П.Н. Врангеля великий князь Николай Николаевич объявил о своем вступлении в руководство как армией, так и всеми военными организациями. Этим был нанесен серьезный удар «кирилловцам». Большинство эмигрантских военных организаций в 1924—1925 гг. отказались повиноваться императору Кириллу.

Николаю Николаевичу удалось на время объединить подав-ляющее большинство зарубежных военных организаций в следующих отделах: 1 м с центром в Париже, начальнику которого подчинялись все воинские организации РОВСа, расположенные на территории Франции и ее колоний, Финляндии, Дании, Голландии, Польши, Италии, Испании, Швеции, Норвегии, Швейцарии, Египта, Сирии и Персии; 2 м, объединившим военнослужащих, проживавших в Германии, Австрии, Венгрии, Латвии, Эстонии, Литве и Данциге; 3 м, обнимавшем территорию Болгарии и Турции; 4 м – Югославия, Греция и Румыния; 5 м – Бельгия и Люксембург; 6 м – Чехословакия; Дальневосточном – Китай; 1 м и 2 м отделах РОВС в США; отделах в Канаде, Бразилии и Австралии.

Сам же Врангель постепенно отходит от дел. В конце 1925 г. Врангель писал В. Шульгину: «Боюсь, что, кроме мелких дрязг, в зарубежной русской жизни в настоящее время ничего нет».

Еще в декабре 1921 г. в Константинополе при помощи своего секретаря Н.М. Котляревского он начал писать воспоминания о периоде своей жизни с ноября 1916 г. по ноябрь 1920 г., которые были закончены в декабре 1923 г. в Сремских Карловцах. Одним из главных мотивов этой работы стала необходимость отстоять в глазах эмиграции свою позицию в конфликте с Деникиным, который уже начал публикацию «Очерков русской смуты».

В 1925 г. семья Врангеля, в которой в 1922 г. родился еще один ребенок – сын Алексей, переехала в Брюссель, а сам он с матерью остался в Сремских Карловцах, где среди прочих дел зимой 1926 г. приступил к редактированию своих воспоминаний и подготовке их к изданию. В ноябре 1926 г. сам Петр Николаевич переезжает к родным в Брюссель.

1 (14) января 1926 г. Врангель издает традиционный новогодний приказ № 1: «Как в бою развертывается полк, разбивается на батальоны, роты, взводы, звенья, принимает рассыпной бой, так Армия изгнанница из лагерей Галлиполи, Лемноса, Чаталджи разошлась по братским славянским странам, рассыпалась по горам Македонии, шахтам Болгарии, заводам Франции, Бельгии, Нового Света. Рассыпалась, но осталась Армией, – воинами, спаянными единой волей, связанными между собой и своими начальниками, одушевленными единым порывом, одной жертвенной готовностью. Среди тяжелых испытаний армия устояла. Не ослабла воля. Не угас огонь. Придет день, протрубит сбор, сомк-нутся ряды, и вновь пойдем мы служить Родине. Бог не оставит нас, Россия не забудет».

Увы, это была не ностальгия по прошлому, а вполне реальный призыв. Десятки тысяч бывших русских офицеров «ничего не забыли и ничему не научились». Смысл их жизни заключался в ненависти к большевикам. Жизнь живших рядом европейцев и американцев протекала в одной плоскости, а русских эмигрантов – в другой.