Читать книгу "Супервольф - Михаил Ишков"

— Вы, вероятно, сошли с ума?

— Два дня! Тебе понятно? Два дня! Можешь идти.

Оказавшись на улице, я долго приходил в себя. С сожалением обнаружил, что афишу оставил в кабинете. Не возвращаться же!.. Пропуск я уже сдал, а попытаться войти без документов в кирпичный дом, храбрости не хватало. Хорош я буду, когда меня застукают в кабинете Ермакова.

Мессинг бездумно осмотрелся, потом двинулся куда глаза глядят. Вышел на берег Анхора, долго разглядывал стремительно убегавшую, мутно-желтую воду. По обе стороны канала, там и тут дымили костры, на которых в громадных котлах готовили плов. Я зашел в ближайшую чайхану. Там меня усадили на ватный ковер-курпачу, придвинули низкий столик, называвшийся хонтахта, постелили достархан, налили вкуснейший чай, угостили пловом, и за все эти бесценные в военную пору дары я расплатился советскими денежными знаками. Их у Мессинга было немало. Казалось, живи и радуйся! Этих талонов должно хватить на все — и чтобы отдохнуть с дороги, и чтобы сытно поесть, и чтобы выпить крепкого чаю.

Я огляделся. Сидевший слева сосед-узбек поздоровался со мной.

— Салом алейкум.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, дорогой, здравствуй! По-нашему надо сказать — алейкум вассалам.

Он неплохо говорил по-русски и поинтересовался, давно ли я в Ташкенте и чем собираюсь заняться?

Это был хороший вопрос. Своевременный!.. Чем бы мне заняться в Ташкенте? Я прикинул и так и эдак. Выяснилось, что более всего мне хотелось немедленно улизнуть отсюда. Я был согласен на любое средство передвижения, даже на ковер-самолет. Сказка, на глазах превращавшаяся в быль, изумляла неожиданным поворотом сюжета. Неужели для того, чтобы заняться сочинительством доносов, надо было забираться в самое сердце Азии? Теперь мне стал ясен подспудный смысл напутствия, данного мне Поплавским. Отец-командир не зря намекал — будь осторожнее, но я не прислушался к доброму совету. Я никак не мог взять в толк, неужели мои друзья-чекисты отважатся использовать знаменитого мага, имевшего разговор с самим товарищем Сталиным, в качестве бегающего с выступления на выступление доносчика.

Причем, без его согласия.

Как говорится, в темную?!

Сосед, наряженный в ватный халат, казалось, вовсе не страдал от жары. Он терпеливо, с азиаткой выучкой ждал ответа.

Зачем обижать хорошего человека!

Я представился, объяснил, что являюсь артистом, выступаю с психологическими опытами, помогаю зрителям познакомиться с непознанным в человеческой психике. Случается, угадываю мысли… На словах — «иногда предсказываю будущее…» — споткнулся. Мне стало совсем невмоготу — майор Поплавский, служака из служак, оказался во много раз проницательнее знатока тайн непознанного, каким считал себя Мессинг. Мне вдруг очень захотелось поделиться с соседом наболевшим — подскажи, уважаемый, кто из нас экстрасенс, я или Поплавский?

Сосед ласково закивал в ответ. То ли он опознал мои мысли, то ли догадался, что гостю плохо. Мы молча переваривали беду, приключившуюся с беднягой-медиумом, лоб в лоб столкнувшимся с тремя польскими придурками в офицерских чинах, в ожидании отправки в Иран потерявших бдительность и, словно петухи, распустивших языки.

«Пшекленты москали! Кремлевский тиран! Пусть умоются своей кровью под Сталинградом!!»

Теперь я в полной мере осознал цену этим словам. Она оказалась непомерно велика для маленького тщедушного медиума.

Глава 4

Добравшись до гостиницы я двое суток, не раздеваясь, без всякого движения пролежал на кровати. Утром ко мне зашел Лазарь Семенович. Заглянул, по его словам проверить, не случилось ли чего с Мессингом? Я сказался больным и попросил не беспокоить меня. Кац молча откланялся, даже не поинтересовался, подписал ли я афишу или нет. Ему не надо было объяснять — если человек зашел в кирпичный дом с афишей, а вышел без афиши, к нему лучше не приставать с расспросами.

Я ни в коем случае не беру себя смелость обвинять кого бы то ни было, тем более запуганного и безвредного Каца в соглядатайстве или в доносительстве. Он вел себя согласно общему правилу, требовавшего от сознательного гражданина немедленно навестить коллегу, если его попросят об этом компетентные органы. В ту пору советских граждан, эвакуированных в Ташкенте, было немало. Их были десятки, а может, и сотни тысяч. С работой в столице солнечного Узбекистана было трудно, пайки нищенские, к тому же на родине у большинства эвакуированных остались близкие люди. Кацу, например, каким-то чудом удалось выбраться из Минска. Больше не будем касаться Лазаря Семеновича, тем более что вся его семья осталась в Минске и в нужный момент он не побоялся подставить Мессингу плечо.

Пребывая в каталептической неподвижности, я вновь и вновь возвращался к своим безуспешным попыткам проникнуть в будущее. В который раз жизнь на очевидных примерах доказала — для того чтобы предугадать ожидаемое, вовсе не надо обладать даром ясновидца. Эта азбучная истина отравляла мне жизнь. Большего издевательства, которое позволили себе всякого рода «измы» по отношению к могущественному магу и сказочному волшебнику Мессингу, трудно было выдумать. Эти хитроумные твари подловили редчайшего в мире экстрасенса на самый примитивный крючок. Оказалось, будущее, в котором я представлялся себе успешным, с иголочки одетым господином, знатоком непознанного и мастером запредельных наук, вовсе не исключало возможности составления самого обычного мерзкого доноса.

Поддавшись душевной слабости, я подумывал — кого я покрываю! В самом деле — ну, кого я покрываю?! В своем отчете я изложу правду, одну только правду, и не моя вина, что мои попутчики захлебнутся собственной кровью. Не собираюсь же я и в самом деле закрывать глаза на происки врагов Советской власти, спасавшей беднягу-шнорера на берегу Волги?! Мне было не жаль Климеца и Рудницкого, но как быть с Поплавским? Маленькая подленькая «изворотливость» подсказала — его можно выгородить. Выгораживай его! Мол, он как верный союзник встал на сторону настоящего советского патриота. Можно также отметить в отчете, что господа офицеры резко критиковали предателя Власова. Высказали исторически верные оценки в отношении злейшего врага Советской власти, маршала Пилсудского.

Собственная дурь вконец извела меня.

Хотелось выть.

Я, пребывая в каталептическом состоянии, прослезился.

Нужен им в кирпичном доме Власов, тем более Пилсудский! Пусть о них болит голова у сотрудников центрального аппарата. У них своих забот хватает. Самым важным заданием, поставленным руководством НКВД перед узбекским наркоматом как самым сильным в Средней Азии, считалась работа с армией Андерса. Из Москвы предупредили — не вздумайте рубить с плеча. В этом деле нужна особая деликатность, а то мы вас знаем. Схвáтите какого-нибудь высокопоставленного контрика, шлепнете под горячую руку, а генерал Андерс в Москве на встрече со Сталиным или, что еще хуже, с Черчиллем, такую антимонию разведет, что хоть святых выноси. Вы тогда отправкой на фронт не отделаетесь.