Читать книгу "Стражники Иерусалима - Франциска Вульф"

– Вероятно, твоя злобная надменность обратила его в бегство, – парировал Козимо. Джакомо развел руками:

– Почему ты так гневаешься, Козимо? Неужели мы не можем хотя бы раз спокойно побеседовать?

В этот момент из-за колонны вышел молодой человек. Сердце Анны бешено забилось. У нее никак не укладывалось в голове, что этот стройный высокий юноша и есть ее сын, ее собственный ребенок. Она испытывала противоречивые чувства. Этот парень был ей таким же чужим, как любой первый встречный на улице Иерусалима. И все-таки ей хотелось прикоснуться к нему, погладить его худое лицо, мягкие волосы. Он казался таким юным, таким невинным. Вероятно, Джакомо и ему дал выпить эликсира, ведь по возрасту ему было уже за пятьдесят, а на вид нельзя было дать больше двадцати лет – и ни на день больше. Слезы навернулись у нее на глазах, к горлу подступил ком, и ей пришлось прокашляться, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями. Это было странное ощущение – быть матерью мужчины гораздо старше себя. От одной этой мысли можно было сойти с ума. Не было ли все происходящее все-таки лишь плодом ее воображения или, может, все это ей мерещилось?

– Стефано, сын мой, наконец ты можешь увидеть Козимо ди Медичи, – произнес Джакомо. В Анне все бурлило от негодования – какое право имел подлец Джакомо ди Пацци называть Стефано «сыном»? Он был ее сыном, а не его! – Мы вместе выросли во Флоренции, и когда-то Козимо был моим лучшим другом. Пока он не отвернулся от Бога и не сошел с истинного пути.

Стефано молча кивнул и посмотрел на Козимо со смешанными чувствами страха и сострадания. Что бы ни рассказывал ему Джакомо, хорошего там было явно мало.

– Не нам судить, кто из нас двоих в действительности отвернулся от Господа и Его творения, – сердито процедил Козимо. – Это решит другой.

– Да, – надменно согласился Джакомо и улыбнулся. – И у меня такое впечатление, что ты узнаешь это первым. – Он постучал по пергаментному свитку и снова опустил его в кошелек на поясе. – Эта рукопись ускорит твой путь к Творцу, друг мой.

Козимо стиснул зубы. Его черные глаза метали молнии.

– На твоем месте я не был бы так уверен в этом, – бросил он, голос его напоминал рык хищника. – Судьба не позволяет вмешиваться в ее дела, так что...

– Судьба?! – Джакомо почти выкрикнул это слово, и маска смиренного, доброжелательного человека тут же слетела с него. Глаза его полыхали от ненависти; брызжа слюной, он бросал в сторону Козимо одно обвинение за другим. – Ты, безбожный идиот, еще осмеливаешься в этом священном месте толковать о судьбе? Господь направляет нашу жизнь, а не какая-то там судьба, рок или звезды. И скоро ты это почувствуешь на себе, ты...

В этот момент Ансельмо подобрался к Джакомо и протянул руку за кошельком с рукописью. Дальше все произошло одновременно.

– Отец! Осторожно! Оглянитесь! – закричал Стефано. Джакомо быстро обернулся. Ансельмо сорвал кошелек с пояса проповедника, почти опрокинув его, и отпрыгнул назад.

– Вор! – завизжал Джакомо. Он удивительно быстро сориентировался, и его посох засвистел в воздухе. Один кусок палки отлетел и ударился о землю, а оставшаяся часть в его руках оказалась шпагой. Острие опасно сверкнуло в отблеске церковных свечей. Ансельмо, отброшенный в сторону, больно ударился б каменный пол. Несмотря на гвалт, каждый услышал, как сталь вошла в человеческую плоть. Это был самый зловещий и омерзительный звук, который Анне когда-либо приходилось слышать. Охваченный безграничной яростью, Джакомо кричал что-то нечленораздельное. Стефано выкрикивал одни и те же слова: «Он истекает кровью! Отец, он истекает кровью!» Козимо гаркнул: «Нет!» Ансельмо завопил: «Они убегают! Держите их!» Анна завизжала. От страха она почти обезумела. Собственный голос казался ей непривычно пронзительным. Из глубины храма послышались громкие возгласы. Привлеченные шумом, бежали люди. Все кричали одновременно, так что казалось, еще немного – и обрушится купол. Только Рашид не издавал ни звука.

Рашид оттолкнул Ансельмо в сторону и в тот же миг почувствовал адскую боль, какой никогда не ощущал прежде. Она пронзила его грудную клетку, заставила задохнуться и подкосила, как сломанную соломинку. Двумя руками он схватился за эфес шпаги, торчавшей из него, словно вертел из куска мяса, который сейчас будут жарить над огнем. Его руки и рубашка стали влажными и теплыми. Они мгновенно окрасились в алый цвет, а в его мозгу в это время проносилась одна картина за другой. Вся его жизнь еще раз развернулась перед его глазами, и он отчетливо видел каждую подробность – последние дни, шахматные партии с Юсуфом, их посвящение в янычары, годы обучения. Он увидел, как какой-то незнакомый мужчина в форме офицера сажает его к себе на лошадь. Увидел лежащих в луже крови мужчину и женщину. Он вдруг четко осознал, что его родители были убиты чужими солдатами, так же как братья и сестры и вся остальная деревня. Они напали на них, как голодные вороны на свежие всходы. Почему они не убили и его, как всех остальных, а взяли с собой? Потому что он был мальчиком. И потому что он случайно оказался именно в возрасте, благоприятном для того, чтобы сделать из него янычара. Он уже был достаточно большой и не нуждался в уходе няньки. И в то же время еще достаточно маленький, чтобы забыть все – свою родину, свою семью. Так и произошло. За исключением его снов, этого мига озарения. Он не янычар и никогда не был им. Его обманули. Его похитили, украли как скотину, а его семья была мертва. Сейчас он это твердо знал.

Рашид осел на пол. Медленно, настолько медленно, как, собственно, не должно было быть. Действительно ли он так медленно падал или это ему только казалось? Он больше не мог дышать, но это уже не имело никакого значения. Боль еще раз усилилась, когда он ударился о пол храма. Каменные плиты были твердые и намного холоднее, чем обычный камень. Потом боль отпустила. Она стала глухой, все больше и больше отходила назад, потеряла смысл. Он не был янычаром. И звали его не Рашид. Его настоящее имя было... Он не мог вспомнить. Пока не мог.

Кто-то нагнулся над ним. Это была Анна. Слезы катились по ее щекам. В этот момент он понял, что у него никогда не будет с ней семьи, что он не увидит, как растут его дети. Он умрет. Здесь. Сейчас. Где-то был слышен шум, мужские крики. Все это было далеко и продолжало удаляться. Анна гладила его по голове. Рука ее дрожала, она рыдала. Эта картина была для него невыносима. Но как он мог ее утешить? Он не мог говорить, ни звука не слетало с его губ, как он ни старался. Может, ему надо было сначала подумать, прежде чем броситься вперед, хотя бы этот единственный раз. Ради Анны.

Он посмотрел на нее. Ему так много еще хотелось ей сказать. Он хотел бы ей сказать, как сильно он ее любит, с каким бы удовольствием посвятил ей больше времени – но не мог. И тогда за Анной вдруг появилось другое лицо. Это было лицо женщины, которая часто снилась ему. Ее белокурые волосы отливали золотом, и ему захотелось их погладить. Он вдруг все вспомнил – дом, в котором всегда так чудесно пахло сеном, маленький ручеек за домом, который даже летом оставался ледяным, коров и свинарник, звук смеха этой женщины и ее запах. Как славно всегда от нее пахло! Свежим хлебом и копченым салом. Она улыбалась ему.