Читать книгу "Проект "Миссури" - Яна Дубинянская"

«Да, я уже работала в этой сфере. Почему уволилась? Не видела для себя дальнейших перспектив профессионального роста. Я ведь еще учусь, и для меня главное не заработок, а возможность постоянно совершенствовать квалификацию».

И поведутся, куда они денутся. На редкую возможность заполучить бесплатную (поначалу), но далеко не бесполезную — особенно в период отпусков — трудовую единицу. Ну и плюс солидная бумажка с кучей печатей: направление на практику не откуда-нибудь, а из самого МИИСУРО.

Как-то очень некстати припомнилась компания, возглавляемая отцом Андрея, откуда более-менее аккуратно вычистили всех наших с ним однокашников. Что ж, значит, Багалий-старший — никакой не бизнесмен, а просто закоснелый директор завода старого-престарого образца. И к тому же трус: я ведь явно попала в точку, когда схохмила насчет его директорского кресла. Трус и дурак. И это, очевидно, передается по наследству.

…Трус. Трус и дурак.

А зато как долго, наверное, и как тщательно он продумывал свою «мотивацию»… тьфу ты. Как у него все выходит красиво, стройно, будто решение алгебраической задачки. Начиная с того зимнего вечера в общаге, когда Санин и Линичук развивали свои бредовые (пусть и частично оправдавшиеся — все равно бредовые) идейки, а мы с ним потом так героически, благородно — не иначе партизаны на допросе! — не стали выкладывать всего этого Руслану Цыбе. Уже и не помню, почему я не стала, наверное, потому что органически его не перевариваю. А он, Андрей, оказывается, «не совершил подлость». Гром аплодисментов, переходящих в овации. Скупая слеза умиления.

Только на самом деле все это совершенно ни при чем. Ни наше якобы благородство, ни его последствия, ни торжественный треп о свободной личности и подопытных кроликах. Просто батя сказал ему: надо. Иначе и тебя, Андрюша, придется уволить. И плакало твое теплое, насиженное моей задницей кресло.

А большего ему, пожалуй, и не нужно,

Я допила кофе, поперхнулась гущей, которой в чашке всегда вдвое больше, чем обычно, если он убегает. Поколупала ногтем еще не совсем засохшую коричневую звезду, потрогала соседние потеки, наслоившиеся на плите за всю сессию, и, вздохнув, полезла за чистящим порошком.

И тут в дверь позвонили.

Я ни секунды не сомневалась, что это он. Пришел за курткой. И за своими книжками, которых в моей захламленной комнате, если хорошо покопаться, можно наудить с десяток, не меньше. Логично с его стороны: не дарить же.

Хотя… с него станется и заявиться как ни в чем не бывало, будто бы не заметив, что все у нас кончилось. Но в эту ловушку я не попадусь. Ни за что. Я смогу.

В коридоре мимолетно взглянула в зеркало: нормальная равнодушная морда. Сойдет.

Клацнула замком и распахнула дверь.

— Алиночка, — защебетала с порога квартирная хозяйка, — сразу хочу извиниться перед вами, понимаю, это так неожиданно. Поверьте, я с удовольствием позволила бы вам остаться до конца месяца, но мой сын только что предупредил, что через три дня возвращается вместе с семьей, а вы же в курсе, это их квартира… Он у меня такой непредсказуемый! За вами же, насколько я знаю, сохранилось место в общежитии?

Я молчала, намертво приклеив к лицу заготовленное для Андрея равнодушное выражение. Впрочем, по большому счету мне, как ни странно, действительно было по фиг.

Второкурсницу Леську тоже не так давно попросили с квартиры. Причем не утруждая себя выдумыванием вежливых объяснений.

— У тебя там кирпичи, что ли? — пыхтя, поинтересовался Линичук.

— Книжки. Обросла.

— Заноси в лифт, — тоже слегка задыхаясь, пробормотал Герка. — Я створки придержу.

Держать лифт ему пришлось минуты две, не меньше, пока Гэндальф протискивался внутрь, прижимая к сердцу и животу картонную коробку с моими книгами; все остальные пожитки уложились в два объемистых целлофановых пакета и видавшую виды длинную спортивную сумку. Герка убрал руки, и створки схлопнулись с оглушительным звуком, похожим на взрыв. Я вообще удивляюсь, почему этот подъемный гроб в нашей общаге до сих пор действует. И до сих пор никого не убил.

На блоке торчали в дверном проеме кухни четыреста десятая в полном составе и пара девчонок с других этажей. «Возвращение блудной дочери». «Изгнание из капиталистического рая». В общем, хлеба и зрелищ!..

— Что, дорого квартиру снимать? — участливо поинтересовалась Хулита.

Информация о моем увольнении с работы уже пошла в массы.

— Сейчас цены — убиться с тумбочки, — подтвердила Наташка Лановая. — Так переехала бы к Андрею. Он что, против?

— Мужики вообще сволочи, — вступила феминистка Ленка. — Мог бы хоть помочь перебраться, что ли…

Моего участия в разговоре, по-видимому, не требовалось; девочки отлично справлялись сами. Я достала давно не пользованный, чуть тронутый ржавчиной ключ и со второго раза провернула его в замке. Слава богу, моя горячо любимая соседка уже умотала на практику в свой уездный город: после нескольких месяцев автономной жизни было бы трудновато привыкать к ее храпу и мальчикам. Барышни с блока тоже вот-вот разъедутся, кроме разве что Наташки, у которой, по слухам, полным ходом идет кампания по охомутанию выгодного столичного жениха.

Впрочем, я и сама не собираюсь надолго здесь застревать.

— Кидай вещи — и к нам, — предложил Сашка. — Мне мать на днях передачу прислала, еще не все съели.

— Тут недавно написалось кой-чего, послушаешь, — подчеркнуто небрежно бросил Герка.

Раньше я с ними особенно не тусовалась — не было лишнего времени, да и общих интересов у меня с профессиональными прожигателями жизни, мягко говоря, маловато. Но вчера вдруг оказалось, что мне больше абсолютно некого попросить помочь с вещами. Действительно, не Андрея же.

Еще и пришлось тащить с собой его куртку. И кучу книг.

По сравнению с тем, что творилось в четыреста пятой, бардак на моей бывшей квартире мог бы сойти за музейный порядок. Я присела на единственную более-менее не захламленную кровать; стенка над ней тихонько шелестела сиротливыми обрывками обоев и скотча.

— У Жеки был жуткий депресняк, — пояснил Гэндальф. — Накрылась его футбольная карьера. И…

Пассаж вроде «любимая девушка бросила» подвис у него на губах. Правильно: нечего сплетничать. И вовсе не потому, что меня хоть чуть-чуть колышет личная жизнь этой бывшей… словом, Андрей тут вообще ни при чем. К тому же я и так все знаю. У нас в «Миссури» все всё знают, и с этим, блин, ничего не поделать…

Тем временем пацаны сгребли на край стола ворох конспектов, книжек, газет, огрызков яблок, семечковой шелухи, немытых стаканов, etc. Кое-что просыпалось с краю на пол, но ни Герка, ни Гэндальф не пошевелились поднять. На освободившемся островке появились какие-то банки домашних закруток, остатки слоеного пирога, початая шоколадка, помидоры и кусок сала. Разумеется, выяснилось, что нет хлеба. Солнцев вздохнул и направился к двери. Надо понимать, сегодня была его очередь идти побираться в четыреста десятую.