Читать книгу "Тайная алхимия - Эмма Дарвин"

Твои глаза ослеплены, ты едва видишь его и внезапно пугаешься, что ястреб улетел навсегда, туда, где его не увидит смертный. Но нет: он падает с неба, как молния, и цапля выворачивается и барахтается в мертвой хватке. К тому времени, как ты догоняешь ястреба, цапля уже мертва, а ты, Энтони, получаешь свою первую добычу.

Наша цапля все еще летит на запад. Щель в облаках становится шире, блеск солнца касается верхушки ивы, сверкающие капли запутались в паутине и грубом бархате луга.

Мгновение миновало, я знаю это и чувствую, потому что Марк начинает ерзать на сиденье. Как будто ощущая мой внимательный взгляд, он искоса смотрит на меня и улыбается, и меня обдает жаром.

Я снова завожу машину, отъезжаю, и не успели мы перекинуться словом, как вот он — Шерифф-Хаттон. Башни замка на возвышенности перед нами, высокие, прочные, с зубцами, как бронированные кулаки, врезавшиеся в землю.

Четыре башни. Когда мы подъезжаем ближе, я понимаю, что четыре угла донжона все еще стоят, как стояли прежде, хотя то, что примыкало к ним, почти исчезло. Их окна больше не наблюдают за врагами и друзьями, а просто слепо нависают над нами.

В большой, опрятной деревне некуда деться от присутствия замка. Он нависает надо всем и над почтовой конторой, куда мы заходим, чтобы купить воды и пакет бисквитов. Еще тут есть несколько буклетов по истории, объявления о консультациях по улучшению дорожного движения[123]и о том, кто из жителей Шерифф-Хаттона играет в «Спящей красавице».

— Вы собираетесь в замок? Это частная собственность, вы не можете туда войти, но можете обойти его вокруг, — говорит продавец за почтовым прилавком, обслуживающий нас. — Считая буклеты, с вас шесть фунтов двадцать. И церковь тоже стоит посетить. Красивые старые могилы, всякое такое и цветы.

Широкая тропа приводит нас от дороги к замку. Среди руин стоит фермерский дом и несколько надворных строений. От рощицы доносится треск дробовика, и оттуда с криками поднимаются грачи.

«Вход запрещен», — гласит объявление на пути во двор, и официальная дорога сворачивает направо, налево, проходит через калитку и идет вдоль замкового холма.

Так действует «Английское наследие» — практичные фермерские здания из красного кирпича среди руин, на высоких утесах каменной кладки, за ними и между ними. Слева — темно-голубые декоративные сосны на подставке и беседка в японском стиле посреди аккуратных газонов.

Не такой мир сложился у меня в голове, не свирепая, разрушенная мощь, которую можно видеть на расстоянии, — замок, подчинявшийся мужественному графу диких земель Валлийской марки.

Мы сворачиваем, проходим через ворота справа, против движения солнца, как будто пытаемся навести чары. Тропа слегка расширяется. Марк догоняет меня, наши руки бегло соприкасаются, но мы молчим.

Ивы нависают над нами, а за ними виднеется единственный кусок каменной кладки высотой в несколько этажей, бледно-серый, как привидение. Потом появляются более низкие стены, которые намекают на скрывающиеся за ними покои, и стрельчатое окно. Вокруг все заросло шиповником и куманикой, с длинными, как хлысты, побегами, ощетинившимися шипами, словно замок проспал сотню лет.

Тропа выходит на открытое пространство, замковый холм становится широким и низким. Отсюда, издалека, видно больше.

Есть еще остатки орнаментальных зубцов и окна — их достаточно для удобства, но многовато для успешной защиты замка. Над огромным дверным проемом вырезаны гербы. Пучки зелени растут на вершинах башен, и пара маленьких деревьев выглядит одиноко на широком пространстве, которое некогда было утрамбовано под бойцовскую площадку.

Здесь нет никаких блестящих указателей, нет компетентных, нарисованных пером реконструкций, которые напомнили бы мои детские книжки по истории. Только поля, ограды и осыпающиеся камни. Вот и все, что осталось: жалкие руины. После того как свинец был сорван с крыши, балки забрали, чтобы построить сарай или сжечь Гая Фокса, хороший облицовочный камень увезли для нового дома какого-нибудь сквайра. Осталось лишь то, что слишком упрямо, чтобы использовать его снова.

Мы поднимаемся по склону, желая подойти как можно ближе, прислоняемся к забору и смотрим туда, где, как я полагаю, находился внутренний двор замка. Я рассказываю Марку о том, как детей Джорджа, герцога Кларенса, держали здесь — узников их крови, потому что у них было больше прав на трон, чем у Ричарда III, герцога Глостера. Позже сюда отправили и дочь Елизаветы, Бесс. Спустя некоторое время стали слишком громко поговаривать о ней и ее дяде, и сплетни эти дошли до его страдающей от рака жены.

— Жаль, что мы не можем войти, — говорит Марк.

— Да, — отзываюсь я, глядя вверх, на башню.

Если где-то и должен был быть Энтони, то именно там — эхо стука в дверь, лязг и вонь ведра, струйка дыма свечи, тень от склоненной головы на каменной стене, пока он пишет. Может быть, пишет Елизавете, только что ставшей вдовой, проделавшей полный круг к ее прежнему состоянию — одиночеству.

Марк наблюдает за мной, и на этот раз трудно ошибиться, что значит его взгляд. Я встречаюсь с ним глазами и не отвожу взгляда, пытаясь увидеть в нем Адама, потому что иначе Адам для меня потерян.

— Уна, могу я кое-что тебе сказать?

Я киваю.

— Давай присядем, — предлагает Марк.

Итак, мы идем вниз, по бойцовской площадке, и садимся друг напротив друга на скамью для пикников, имеющую две стороны: одна смотрит на замок, другая — на поля.

В чем дело? В недоумении я перебираю все возможные варианты: болезнь, плохие новости, любовница или то, что… что он… что он…

Глупо думать, будто он собирается сказать что-то про нас, ведь нет никаких «нас», что бы я ни видела в его глазах. Это просто… просто то, от чего меня спас Адам. Я должна держаться за Адама.

— Я… хочу рассказать тебе, почему я покинул Чантри, — начинает он.

У меня звенит в ушах.

— Это было бы… хорошо.

— Видишь ли, у меня имелась идея насчет «Илиады» и «Одиссеи». Получить разрешение на перевод. Это потребовало бы больших издержек, но издательство «Пингвин» на них не скупится. Мне казалось, что мы найдем покупателей на прекрасное издание в хорошем переводе. А поскольку Лайонел получил должное образование — знал латынь и греческий, и все такое прочее, — я спросил его об этом. Насчет хорошего перевода Гомера. А он сказал… Уна, любовь, ты уверена, что хочешь это услышать?

— Да, — отвечаю я.

А потом понимаю, как он меня назвал. Но Марк уже снова говорит, быстро, как будто держал в себе это годы и годы, а теперь должен выплеснуть.

— Он назвал мне несколько хороших вариантов. Назвал людей, которые могли бы сделать новый перевод. А потом спросил, говорил ли я что-нибудь Гарету. Я ответил: нет, пока не говорил. Тогда он… Тогда он засмеялся и сказал: «Что ж, не беспокойся, он согласится. Гарет отказывается напечатать историю Ахилла и Патрокла? Своему наследнику он не откажет. Только не своему голубоглазому мальчику. Не такой… старый гомик, как Гарет».