Читать книгу "Поэт и Русалка - Александр Бушков"

Небрежно отряхнувшись, юный Эдгар гордо вздернул голову:

— Я не грабитель!

— Господь с вами, никто вас и не спешит подозревать… — сказал Пушкин успокоительно. — Но такое поведение, согласитесь, вызывает недоумение и вопросы…

— Вы не поймете… Точнее, не поверите.

Пушкин сказал мягко:

— А вы попробуйте объяснить так убедительно, чтобы мы вам поверили…

— Бесполезно, господа. То, что я могу рассказать, совершенно не сочетается с материалистическим взглядом на мир, который сейчас в такой моде… Вы же не поверите, если я скажу, что там, — он указал на погруженный в безмолвие уединенный домик, — расположилось некое создание, имеющее отношение скорее к нечистой силе, нежели к роду человеческому?

— Очень мило, — сказал Пушкин. — А вы, следовательно, нечто вроде рыцаря-любителя, охотящегося за нечистью?

— Охотник — да. Но не любитель. Можете считать меня лжецом или сумасшедшим, господа, но у меня в стране существует нечто вроде тайной полиции, занятой охотой за теми, о ком я только что говорил… Клянусь честью! Что вы смеетесь?

Пушкин едва ли не пополам перегнулся от смеха, который приходилось сдерживать, учитывая близость домика. То же самое происходило и с Красовским, зажимавшим себе рот, чтобы не фыркать.

— Господи ты боже мой, — сказал Пушкин, выпрямившись. — Мы не над вами смеемся, любезный Эдгар, а над теми ситуациями, которые подбрасывает нам жизнь… Да в том-то и дело, милейший, что мы представляем здесь как раз тот департамент тайной полиции, что занят, вульгарно упрощая, нечистой силой… Честью клянусь.

— Мы о вас ничего не знали…

— Как и мы о вас, юноша, — сказал Пушкин. — Я подозреваю, в Европе — а может, и не только там? — существует не одна подобная служба, и мы все бродим, как слепые, не узнавая друг друга и не подозревая, что не одиноки…

Хорошо, что здесь нет падре Луиса, подумал он. Был бы лишний повод у надменного иезуита посмеяться над нашей неопытностью, разобщенностью, школярскими манерами…

— А знаете, Александр Сергеич, — сказал Красовский. — Юноша нам, думается, не врет. Я тут поковырялся с его пистолетиком… Серебряной пулею заряжен, представьте себе.

— В таком случае, думаю, лучше всего будет вернуть молодому человеку оружие, — серьезно сказал Пушкин. — Послушайте, Эдгар… Вы уверены, что на тех, кто сейчас в доме, ваши пули воздействуют должным образом?

— Не уверен. Но попытаться стоит.

— Хвалю, — сказал Красовский. — Лихо сказано… В армии не изволили ль служить?

— Угадали. Именно там мне и было сделано предложение… Понимаете ли, я долго прожил на юге. Я понимаю, вы о нас плохо осведомлены, для Европы Америка — жуткое захолустье… Но на юге у нас частенько случаются вещи, которые в материалистическую картину мира не укладываются совершенно. Мне доводилось сталкиваться… Потому меня и привлекли, изучив всесторонне, к службе в… собственно, у нас нет названия, господа. Наша служба спрятана в одном из третьестепенных департаментов военного министерства, у нас мало людей, мало денег, но мы стараемся… Собственно, господа, сейчас не существует никакого Эдгара По. В армии я числюсь под именем Эдгара А. Перри и в настоящий момент для всех, кто меня знает, служу в артиллерийской батарее, в форте Моултри неподалеку от Чарлстона — места отдаленные и пустынные, забытые богом и военным начальством… Главный сержант Эдгар А. Перри, честь имею. А на деле… — Он повертел в руках пистолет и сказал с обезоруживающей простотой. — А на деле — вот это…

— И за кем же изволите охотиться? — спросил Красовский с интересом.

— На того, кто, мне точно известно, обитает в этом домишке.

— Уж не английский ли милорд по имени Гордон? — спросил Пушкин. — Не делайте удивленного лица, нам об этой персоне кое-что известно — достаточно, чтобы заинтересоваться…

— Неужели? Тогда вам, может быть, известно, кто он такой?

— Субъект, определенно принадлежащий к нечистой силе, если считать это чересчур общее понятие условным обозначением наших клиентов…

— Нет, — сказал юноша. — Я имею в виду его личность.

— Представления не имею, — честно признался Пушкин.

— Он даже имя не сменил… Вернее, урезал. Гордон… Если точно, Джордж Гордон Байрон. Байрон ведь — не фамилия, это титул — Джордж Гордон, шестой лорд Байрон… Нахальство поразительное. Так вот, это Байрон…

«Вы с ума сошли!» — едва не вырвалось у Пушкина, но он сдержался — сам пережил наяву многое, по поводу чего ему могли сказать то же самое пресловутые «здравомыслящие люди». Записные материалисты. Князь Вяземский, к примеру, даром что начальствует над Особой экспедицией и по долгу службы обязан проявлять раскованность фантазии и допускать все на свете, так и не смог до конца поверить в джиннов. То есть, он верит в злокозненную нечистую силу, в то, что Катарина существует, — но честно признался, что ему трудно поверить в неких разумных существ, обитавших на Земле задолго до появления человека, а уж тем более в то, что они до сих пор плетут козни против человечества, пылая жаждой мести…

Пушкин сказал тихо:

— Лорд Байрон умер три года назад и похоронен в Греции. Это был великий поэт, я его безмерно почитал и считал учителем…

— Представьте, я тоже, — сказал молодой американец. И вытянул руки ладонями вверх. — Тем больнее было узнать… Вот этими руками я месяц назад держал фонарь и лом, когда мы глубокой ночью проникли в фамильный склеп. В церкви Хакнелл Торкард неподалеку от Ньюстеда. Его гроб был помещен на гробницу пятого лорда Байрона… Он был пуст. Ну, не совсем… Там лежала бумага, на которой кто-то довольно мастерски изобразил физиономию, расплывшуюся в довольно гнусненькой ухмылке. Несомненно, это он сам так изволил пошутить. У него было чувство юмора, хотя и весьма своеобразное…

— Вы говорите жуткие вещи, — сказал Пушкин глухо. — В это трудно верить…

— Мне тоже в свое время казалось невозможным поверить… Положа руку на сердце, господин Пушкин, в своей обычной жизни лорд Байрон был человеком весьма и весьма неприглядным. Потрясающий развратник, первый опыт получивший в девять лет со служанкой-шотландкой….

— Вроде там были еще какие-то темные истории с мальчиками… — вмешался Красовский.

— Именно, — сказал По. — Человек, умышленно ставивший себя вне общества и вне морали…

— Он был великий поэт, — повторил Пушкин.

— Кто спорит? Но человек со столь сомнительными моральными устоями, откровенно бравирующий интересом к темным силам, гораздо больше, чем кто-то добродетельный, подвержен риску однажды столкнуться нос к носу с теми, кто придет с той стороны и сделает предложение… По-моему, мы даже определили точно, когда это случилось. Восемнадцатый год, Швейцария, вилла Диодати… Он там жил с очередной любовницей и друзьями.

— Да, я знаю. Они там писали повести о всевозможной чертовщине: вампирах, привидениях…