Читать книгу "Дорогой Джим - Кристиан Мерк"

Получается, колдун — настоящий или выдуманный — живет или жил где-то в окрестностях Портлойса.

Горная гряда Слив-Блум, каждую весну сплошь покрытая пурпурно-синим ковром колокольчиков, занимала полнеба — до нее было рукой подать. В детстве Найалл часто играл на этих склонах. Как-то раз они с Дэнни, заигравшись, не заметили, как стало смеркаться, и заблудились в темноте — неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы кто-то из них не заметил, что в лепестках цветов отражается лунный свет, — это помогло им выйти к железнодорожному пути.

Найалл откинулся на спинку сиденья и на мгновение зажмурился, ощутив знакомую дрожь возбуждения. Он почувствовал себя гончей, вновь взявшей след. Кровь его забурлила — предвкушение погони заставило забыть о долгих часах, пока он трясся в поезде, о голоде, об усталости и разочаровании.

Если ты существуешь, мысленно прошептал он, обращаясь к чародею, чей смутный образ все еще стоял у него перед глазами, я тебя найду! И на мне уже лежит столько проклятий, сколько ты и представить себе не можешь! Так что берегись!

Серебристый серпик луны уже зацепился краем за горизонт, но Найалл прикинул, что у него в запасе есть еще около часа до полной темноты. Узкая тропинка, петляя между деревьями, вела в чащу леса. Миновав станцию, парень без особого труда отыскал юго-восточный край гряды Слив-Блум, в очередной раз подивившись ее сходству с каким-то исполинским зверем, который, припав к земле, дремлет в ожидании рассвета. Воспоминания прошлого вновь нахлынули на него, и Найалл, как когда-то в детстве, двинулся на запад, ориентируясь по слабо поблескивающим в темноте лепесткам цветов. Но не успел Портлойс с его уличными фонарями остаться позади, как он понял, что сделал ошибку.

Стоял конец мая. Последние чудом сохранившиеся колокольчики пролески побурели и засохли, а впереди, сколько хватало глаз, лежала непроглядная темень, которая может привидеться только в кошмарном сне.

— Убил все цветы, да, старый колдун? — прошептал Найалл, нащупывая взглядом невидимую тропинку и пытаясь убедить себя, что он тут не один. — Ничего! Тебе не укрыться от меня. Все равно я тебя найду!

Потоптавшись на месте, Найалл двинулся вперед, но не успел сделать несколько робких, нерешительных шагов, когда его зрение вновь как будто решило сыграть с ним шутку. Поначалу Найалл даже решил, что ему почудилось. Только потом, приглядевшись, он сообразил, что обман зрения тут ни при чем. Присев на корточки, он осторожно вытянул вперед руку, и его пальцы коснулись чего-то маленького и удивительно хрупкого, и это что-то, трепеща лепестками, явилось ему, словно посланец из совсем другого, безмолвного мира.

Крохотный лесной анемон, только-только проклюнувшийся из земли, поднял свою головку к небу и как будто пил льющийся сверху лунный свет.

Найалл, осторожно коснувшись его кончиком пальца, почувствовал тонкие лепестки, трепещущие, словно крылышки стрекозы. Волна облегчения захлестнула его — он понял, что нашел того, кто проведет его в самый глухой уголок леса. Потому что крохотный анемон был не один — впереди, сколько хватало глаз, вдоль тропинки, тянулась целая цепочка анемонов — их белые лепестки, отражая свет луны, слабо светились в темноте, освещая ему дорогу… в точности как много лет назад, когда они с Дэнни спешили выбраться из леса, пока не перепугались окончательно.

— Твой звездный ковер, Рошин, — прошептал он. Найалл внезапно почувствовал, как что-то шевельнулось в его душе, и в ней снова воцарились мир и покой — впервые с того самого дня, когда в руки его попал дневник Фионы. Казалось, с тех пор прошла вечность.

Выпрямившись, Найалл двинулся по тропинке в лес, направляясь в ту его часть, где ему еще не случалось бывать. Внезапно по спине у него пробежал холодок, и кожа моментально покрылась мурашками — ему казалось, он чувствует, как магические лучи колдуна ощупывают лес в поисках незваных гостей.

Найалл всегда почему-то считал, что колдуны не играют на пианино.

И, как выяснилось, ошибался. Потому что сейчас он явно слышал игру профессионала. Он узнал мелодию — это была хорошо знакомая ему композиция Кола Портера «Все пройдет». Пальцы музыканта, с непостижимой скоростью порхавшие по клавишам, извлекали мощные звуки из невидимого инструмента. На мгновение Найаллу почудилось слабое жужжание, и он затих, ловя в воздухе каждый звук.

Из всех сказочных существ, о которых ему когда-либо приходилось слышать, только русалки, кажется, умели петь — чарующими песнями они завлекали ничего не подозревающих путешественников, манили их за собой, чтобы утащить несчастных под воду. А вот темные маги и колдуны, считал Найалл, предпочитают прибегать к заклинаниям — заколдованные звери обращают в бегство их врагов, а заклятья, которых у любого из них имеется в избытке, способны парализовать ужасом одинокого странника вроде него самого. Но музыка! Музыку наподобие той, что сейчас лилась из-за плотно прикрытой двери, скорее уж можно было услышать в насквозь прокуренном пабе где-нибудь в двадцатые годы прошлого века. Продираясь между разросшимися кустами дикого аронника, обдирая себе руки о его острые шипы и вдыхая его сладковатый фруктовый аромат, Найалл вдруг поймал себя на том, что невольно нарисовал идиллическую картинку: эдакого водевильного музыканта, развлекающего мирно пасущихся возле его пещеры оленей с кроликами. Почувствовав, как очередной, особенно острый шип разодрал ему джинсы — подарок миссис Кримминс — Найалл вполголоса выругался.

Этого оказалось достаточно, чтобы звуки музыки оборвались так же неожиданно, как и возникли.

Проклятье! Найалл готов был собственными руками придушить себя за глупость. Какого черта ему вообще пришло в голову ломиться через лес, не имея карты? Если колдуны существуют и в наши дни, подумал он, то, живя на свете тысячу лет, наверняка научились распознавать слоновую поступь сыщиков-любителей, вздумавших вторгнуться в их владения. Присмотревшись, он различил парочку березок, чьи тонкие белые силуэты проступили из темноты, когда небо на востоке стало чуть заметно сереть. Да и весь остальной лес, если не считать темного пятна в пятидесяти футах впереди, просыпался прямо на глазах. Найалл огляделся по сторонам, гадая, куда это его занесло, и вдруг в глаза ему бросилось нечто такое, на что он до сих пор не обращал внимания.

Нет, не то чтобы его слух вдруг обострился до волчьего. Вокруг стояла мертвая тишина — ни шороха листьев, ни крика потревоженной в своем гнезде сойки, — казалось, все замерло. У Найалла появилось странное чувство… как будто лес, затаившись, наблюдал за ним, дожидаясь, когда он найдет того, кого ищет. Или когда тот, кого он ищет, найдет его самого, с замиранием сердца подумал Найалл, упрямо двинувшись дальше. Анемоны, так храбро поначалу указывавшие ему дорогу, словно поблекли: они попадались все реже, а потом и вовсе пропали. Страх — это нечто такое, что ощущаешь не умом, а кожей. Позже, вспоминая об этом, Найалл готов был поспорить, что робкие цветы уже заранее знали о том, что ждало его впереди, и поспешили незаметно исчезнуть. «Мы довели тебя до этого места, — будто говорили они, — но даже у нас не хватает смелости и дальше освещать тебе путь, ибо ты ступил на опасную дорогу».