Читать книгу "Афинский яд - Маргарет Дуди"

— Гермия, — я снова отложил табличку и спросил напрямик: — Ты с самого начала рассчитывала на то, что Гермию обвинят в убийстве Ортобула?

— Честно говоря, нет. Так странно. Теперь-то я вижу, что все получилось даже лучше, чем я предполагала. Судите сами, сколько лишних хлопот я себе создала, лишь бы убить Ортобула вне дома. Мы решили избавиться от него по-тихому и сделать так, чтобы тело нашли в другом — совершенно другом — месте. В идеале все должны были подумать, что он принял яд у Манто. Или, на худой конец, в доме по соседству. Я знакома с Манто, а потому мне известно расположение комнат в ее доме. Я знала, что она пользуется соседним домом, который в то время пустовал. Так что моему… сообщнику не составило большого труда привезти туда тело. Хотя, судя по вашим рассказам, он скверно поработал над декорациями. Вот и доверяй после этого сообщникам.

Марилла снова глотнула вина и откинулась на спинку кресла. Ее руки слегка дрожали.

— Тебе холодно?

— Немного, — томно ответила она и широко зевнула. Я подбросил в печку угля.

— Почему ты зеваешь? — резко спросил Аристотель. — Неужели рассказывать об истории собственных преступлений — такая ужасная скука?

— Может, это от страха, — отозвалась женщина. — Что, по-вашему, они со мной сделают?

Аристотель промолчал.

— Расскажи поподробней, — попросил я. — Объясни нам. Ты повинна в страшном злодеянии. Я хочу понять, почему ты это сделала. Явно не ради денег, ведь в своем завещании Ортобул не отказал тебе ничего, даже свободу. Так что же тобой руководило?

Марилла зевнула еще раз, во весь рот, потом выпрямилась и вздернула голову. Вновь устремила она взгляд на светильник, мечтательно глядя на крошечный язычок пламени.

— Почему? — повторил я.

— Ах, господа, вы, возможно, не поймете. Ибо не жалости хочу я от вас, а понимания. Вообразите девушку, которая родилась на Сикилии, в рабстве. Ее посылают на чужбину. И вот однажды Эрос разрывает мои оковы — в тот день я познала свободное чувство. Я узрела этого мужчину, чьи красота и внутреннее благородство, словно окружающее его сиянием, поразили меня в самое сердце. Взглянув на меня, он воспылал ответной страстью, он заключил меня в объятья и спросил — спросил, — хочу ли я быть с ним на ложе. Он целовал меня так, что, казалось, никогда не сможет остановиться, а я сжимала его в объятьях, чувствуя, как по телу разливается огонь. Мы целовались, и лобзания сливали наши души в одну. А потом… потом мы пошли в постель. Это был тайный союз, но он осыпал меня лепестками роз и называл нежными словами. Божественными словами. Представьте, какая это честь для смертной женщины — Леды, Семелы — удостоиться любви божества! Вот что я чувствовала. Он сбросил одежды и предстал предо мной во всей красоте своего обнаженного тела, словно сияющий мрамор, омытый молоком. Словно цветок. О, эта гордая голова, о величавая шея, о мощь его плеч! Какое наслаждение — мягко касаться жезла его страсти и видеть, как он оживает по мановению твоей воли. И чувствовать, как его руки скользят по твоему телу, и раздвигают, и проникают — и, ощущая его внутри себя, ты купаешься в счастье, в волнах счастья! Все это я испытала.

— Но ты ведь состояла в любовной связи не только с ним? — не без сочувствия спросил Аристотель. — У тебя было несколько любовников.

— Это не то. Ничего общего. В этом нет полной гармонии, и света, и моей собственной страсти. И радости от того, что вы заснули, не разомкнув объятий, и проснулись вместе. То, что случилось с нами, не имеет ничего общего с продажной любовью, когда за право провести с тобой ночь сражаются клиенты борделя. Меня не вожделели и не лапали, не брали и не принуждали. И главное даже не то, что меня любили. Я любила. Я дарила любовь. Я ощутила силу любви, божественного Эроса. Все было как в стихах. Достоинства моего милого неисчислимы, но именно его красота все и сделала. Я посмотрела на него, и все во мне перевернулось. Я увидела его тело, и мое тело раскрылось. Боги одарили его такой красотой, что я и помыслить не могла об отказе!

— Велика власть Красоты, — осторожно молвил Аристотель. — Заметив ее, люди, а возможно, и отдельные виды животных испытывают сильные чувства. Это один из способов приобщиться к высшим истинам.

Марилла усмехнулась:

— Люди, да. Но есть в красоте нечто божественное. Проявление высшего смысла! Пораженный Эросом, ты не проглядишь красоту, не спрячешься от нее за сухими доводами рассудка.

— Твои чувства понятны, — заметил я, — вполне понятны. Когда я вспоминаю, кто он, как выглядит, какие люди пали жертвами его чар… Конечно, могла ли ты не влюбиться в Филина?..

— В Филина? — почти закричала она и разразилась жестким, неприятным смехом. — Ты, верно, шутишь! Конечно же, ты не серьезно. Это был не Филин, разумеется, нет. Филин — всего лишь орудие. Нет, я любила Ортобула.

— Ортобула?! — Теперь настал наш с Аристотелем черед удивляться. Кто бы мог подумать, что этот приятный, невысокий мужчина с дружелюбной улыбкой способен внушить такую страсть?

— О да. Он был первым мужчиной, которого я по-настоящему любила. И последним.

— Ты поэтому его убила?

— О да. Да.

О зачем

Я верила обманам, покидая

Отцовский дом, и эллину себя

Уговорить позволила? А впрочем,

Мы с помощью богов свое возьмем

С предателя.[8]

— А, Медея. Значит, ты убила его за то, что он женился на другой?

— Нет-нет. Не за это. Медея была безрассудна. Мы с Ортобулом обговорили возможность его брака с вдовой Эпихара, и я сразу поняла, что ему будет выгодно снова жениться: у его детей появится мать, а он преумножит свое состояние. И мы решили, что такую возможность нельзя упустить. Думаю, в то время он еще не лгал. Предполагалось, что на наш союз это никак не повлияет. Мы всегда вели себя очень сдержанно и осторожно. Я старалась не попадаться на глаза его мальчикам, чтобы они не смущались и не стыдились. Так что дети, считай, ничего обо мне не знали. За исключением дочурки Гермии: какое-то время мы вместе жили на женской половине дома. Харита меня запомнит, она такая милая девчушка.

— Она умница, — согласился я, вспоминая девочку.

— В общем, я подумала: допустим, Ортобул женится, ну и что? Мы и так держались тихо и скромно. Я бы проводила большую часть времени за прялкой, мирно и незаметно. В конце концов, я же не могла выйти замуж за Ортобула. Как бы он взял в супруги рабыню? И даже если бы он подарил мне свободу, все равно нельзя жениться на чужеземке! Это против афинских законов и обычаев. Но мой возлюбленный поклялся, что не перестанет любить меня, что мы всегда будем вместе. Поэтому мне и в голову не пришло, что его женитьба станет помехой нашей настоящей жизни, нашей настоящей любви.