Читать книгу "Вундеркинды - Майкл Чабон"

— Может быть, в следующий раз.

Терри кивнул, кашлянул в кулак, потом развернулся и зашагал к центральному подъезду Арнинг-Холла. Я остался наедине с тубой. В течение последних двух суток она с таким упорством следовала за мной по пятам, что я начал побаиваться моей навязчивой спутницы. Прислонившись лбом к стеклу, я наблюдал, как Крабтри легко взбежал по выщербленным гранитным ступеням крыльца и остановился перед входом. Он расправил жакет, взял его за плечи и осторожно встряхнул, словно это была скатерть, к которой прилипли хлебные крошки. Затем перекинул жакет через руку и исчез в дверях.

Случайно или нет, он оставил ключи в замке зажигания. Я включил радио. Приемник был настроен на радиостанцию Питсбурга. Местный журналист — его стиль мне никогда не нравился, но он считался большим специалистом в вопросах искусства, — беседовал с писателем К. о его жизни, работе, а также о страстях и соблазнах, одолевающих престарелого эльфа.

ИНТЕРВЬЮЕР: Итак, вы могли бы сказать, что ваши «Невыдуманные истории» стали для вас своего рода — я понимаю, термин звучит несколько высокопарно — катарсисом? Истории, в которых вы открываете — я употребляю данное слово в его первоначальном смысле: «открывать нечто скрытое» — перед взором потрясенного читателя те глубины, в которые погружается человек, возможно, отчасти похожий на вас, но, конечно же, не вы лично, поскольку мы говорим о вашем лирическом герое, — человек, рискнувший отправиться в это одинокое и, осмелюсь сказать, отчаянное путешествие. В данном случае я имею в виду сцену в прачечной, когда ваш герой ворует из сумочки пожилой леди упаковку антигистамина.

К.: О да (смущенный смех). Некоторые из этих штучек… кхе… препаратов действительно сносят крышу.

Я переключился на средние волны и, покрутив ручку настройки, остановился на жизнерадостной польке. Я несколько раз открыл и закрыл окно, слегка изменил угол наклона зеркала заднего вида, немного отодвинул сиденье, открыл, закрыл и снова открыл крышку бардачка. Ханна содержала его в идеальном порядке: аккуратная стопка дорожных карт, с помощью которых она два года назад добралась из Прово до Питсбурга, маленькая упаковка гигиенических тампонов, фонарик и плоская металлическая коробочка мини-сигар «Винтерманс». Коробка показалась мне знакомой.

Я взял коробку и поддел ногтем крышку. Внутри лежала россыпь тонких сигарет, свернутых умелой рукой. Ничего удивительного в моей находке не было — я сам свернул тринадцать симпатичных косячков и подарил их Ханне на день рождения. Дело было в октябре прошлого года, сейчас в коробочке осталось ровно двенадцать штук. Я вытащил одну сигарету и, поводив ею у себя перед носом, вдохнул теплый запах марихуаны и хорошего табака. Я постарался от души: сигареты Ханны были набиты отборной марихуаной, лучшей афганской травой, когда-либо пересекавшей границу Соединенных Штатов. Я вдавил зажигалку на приборной доске, откинулся на спинку кресла и стал ждать, когда сработает прикуриватель.

В зеркале заднего вида возник черный футляр с тубой, заметив мою спутницу, я вздрогнул и прикрыл глаза. Я вспомнил рассказ Августа Ван Зорна «Черная перчатка», это был один из его последних рассказов, написанных в жанре мистического триллера, вскоре Ван Зорн отказался от малых форм и переключился на длинные скучные анекдоты из сельской жизни. Главный герой рассказа, поэт-неудачник, совершивший какое-то преступление, — автор не уточнял, что конкретно натворил поэт, но читатель понимал: это было нечто ужасное, — постоянно находил женскую бальную перчатку. Куда бы он ни шел, перчатка преследовала его — она валялась на краю железнодорожной платформы и на скамейке в парке, поэт садился за рабочий стол и обнаруживал перчатку, висящую на бюсте Гомера, он откидывал одеяло и видел черную шелковую перчатку у себя на подушке. Поэт сжигал ее в пепельнице, выбрасывал в реку, закапывал в землю, но перчатка возвращалась. В конце концов однажды ночью перчатка является к спящему поэту и душит его своими пустыми пальцами.

Зажигалка нагрелась и с громким щелчком выскочила из гнезда прикуривателя. Я подпрыгнул на месте. Останки «Вундеркиндов» — жалкие шесть с половиной страниц — соскользнули у меня с коленей и веером рассыпались по полу. Я прикурил сигарету, глубоко затянулся, задержал дыхание и стал ждать, когда дым заполнит легкие, затем медленно выдохнул. Нескольких секунд, прошедших между вдохом и выдохом, вполне хватило, чтобы меня заполнило невыразимое отвращение к самому себе. Я сдавил пальцами тлеющий кончик сигареты, потушил ее и положил обратно в коробочку. Защелкнув крышку, я засунул коробочку в бардачок и, стараясь не делать резких движений, чтобы не потревожить притаившуюся у меня за спиной тубу, осторожно выбрался из машины. Я взгромоздился на моего старого осла, выехал на пыльную дорогу и отправился вслед за Терри Крабтри.

* * *

Совещание, на котором решалась судьба Джеймса Лира, было перенесено из академической тиши кабинета Вальтера Гаскелла, расположенного в старой части здания, в административный корпус, недавно пристроенный к Арнинг-Холлу. В пристройке, созданной по проекту известного архитектора, сына одного из бывших учеников колледжа, находился кабинет ректора — залитый холодным белым светом террариум со стеклянными стенами, черным ковром и модернистской мебелью из гнутых стальных трубок. Я догнал Крабтри на полпути между Арнинг-Холлом и административным зданием, и мы вместе направились в террариум, чтобы предстать перед семейством Гаскеллов. Выйдя из лифта, мы увидели за стеклянной дверью приемной Джеймса Лира. Он сидел на низкой кожаной кушетке, длинные ноги Джеймса были вытянуты вперед, руки безвольно лежали на коленях. Он со скучающим видом разглядывал свои ботинки. Джеймс заметил нас, бросил взгляд на атласный жакет, висящий на локте у Крабтри, выпрямился и неуверенно взмахнул рукой, словно не знал, что означает наше появление: спасение или окончательную гибель. Честно говоря, я и сам не знал ответа на этот вопрос. Одной затяжки оказалось достаточно, чтобы мир вокруг меня наполнился мерцающим туманом неопределенности. Я пожалел о сделанной затяжке. Рано или поздно я всегда жалел о выкуренных сигаретах и об утраченной связи с реальностью.

— Надо же, кого мы видим! — Крабтри всплеснул руками. — Вот он, наш маленький шалунишка.

— Мне кранты, — сказал Джеймс, как только мы переступили порог приемной. Вид у него был не особенно расстроенный.

— Тебя исключили? — уточнил я.

Джеймс кивнул:

— Да, вроде бы. Но я не уверен. — Он понизил голос: — По-моему, они там ругаются.

— Боже мой, какой кошмар. — Крабтри повел шеей и расправил плечи, как боксер перед выходом на ринг.

Мы прислушались. Из кабинета доносился приглушенный мужской голос. Слов мы не разобрали, но, судя по спокойному тону, мужчина просто что-то объяснял или рассказывал.

— В данный момент они не ругаются, — заметил я.

— Сейчас узнаем, что они там делают. — Крабтри поднял руку, собираясь постучать в дверь кабинета.

— Конечно, когда пришли Фред и Аманда, они сразу перестали ругаться, — сказал Джеймс.

Рука Крабтри зависла в воздухе.