Читать книгу "Храм Саламандры - Вадим Арчер"

Упоминание о Вонючке напугало Укуммака больше, чем ссылка на других вождей, повинующихся Каморре. Он угрюмо отступил назад, пропуская гордого собой Боваррана. Полууттак вновь обратился к племени:

– Готовьте большой пир! Встречайте нового вождя! Увидев, что все бросились выполнять его приказ, Боварран занял лучший шалаш и улегся там на шкуре в ожидании пира. Весь вечер уттакское племя ело, пило и гуляло в честь нового вождя. Два костра освещали поляну, где женщины ритмически двигались и приплясывали под стук барабанов и протяжное завывание участников пиршества. Сам Боварран сидел на почетном месте – большом камне посреди поселения, покрытом шкурами. Он наслаждался новым для него ощущением власти и проявлениями подобострастия со стороны давно знакомых ему соплеменников.

Когда все было съедено и племя устало веселиться, новоявленный вождь ушел спать в приглянувшийся шалаш, оказав честь его жильцам, которые в эту ночь спали под открытым небом. Племя накрепко уснуло от непривычной сытости, но были и те, кому не спалось – ведь заботы о месте у власти, о положении в собственном племени одинаково лишают сна и придворных правителя келадского города, и приближенных уттакского вождя. А Уссухак имел немало близких родственников, пользовался их поддержкой и платил им тем же.

Укуммак, поначалу притихший от напоминания о Вонючке, к концу дня сполна прочувствовал, что падение Уссухака грозит опасностью ему самому. Он был уверен, что Боварран начнет притеснять и постепенно изведет всех сторонников Уссухака – это было естественно, общепринято и понятно любому уттаку.

Родственник прежнего вождя пошел по его приближенным и разъяснил нависшую над ними угрозу. Поэтому утром, когда нагулявшиеся уттаки пробудились от крепкого сна, среди них нашлось немало таких, которых до костей возмущала измена Уссухаку, а заодно и традициям предков, запрещавшим распри за власть при живом вожде. В племени начались разговоры, число недовольных росло, как горный камнепад. К полудню толпа дикарей, подогретых рассуждениями о заветах предков, подвалила к шалашу, где отдыхал Боварран.

Полууттак вылез на шум и увидел толпу соплеменников. Она смотрела на него десятками черных и блестящих глаз, в которых читалась единая, общая враждебность. Укуммак, бывший ближе других, сверлил Боваррана взглядом, черная щетка его волос угрожающе торчала вперед, на самозванца. Имя Укуммака означало по-уттакски «речной краб» и до смешного соответствовало внешнему виду защитника справедливости, еще более короткого и широкого, чем другие уттаки, раскорячившегося, как речной краб, почуявший угрозу.

– Что вам нужно? – сердито спросил Боварран.

– Ты не вождь, – свирепо сказал Укуммак. – Уссухак – вождь.

– Вчера был пир. – Боварран напомнил, что пир означал признание его вождем. – Я – вождь.

– Ты нарушил заветы предков. Ты будешь съеден.

– Вы нарушили волю вождя вождей. – Несмотря на их злобу, Боварран чувствовал себя уверенно. – Уходите, или узнаете его гнев.

Из тех, кто оставался в племени, никто еще не испытывал на себе гнев белого диска. Когда абстрактный гнев вождя вождей вступил в противоречие с не менее абстрактными заветами предков, практические соображения оказали решающее влияние на выбор.

– Ты – один, – заявил Укуммак. – Нас – много. Все будет по-нашему.

– Он повернулся к толпе и скомандовал:

– Хватайте его!

– Стойте! – рявкнул Боварран и поднял вверх белый диск. – Дабба-нунф!

Полуутак поначалу сам испугался своего могущества. Он один остался стоять на ногах – поляну перед шалашом усеяли корчащиеся тела. Выли и дергались уттачки, исходили пеной бьющиеся в судорогах детеныши, хрипели воины, натыкаясь на собственное оружие. Самого Боваррана тоже била дрожь, его мышцы были сведены спазмами, но он чувствовал не боль, а извращенное наслаждение, упиваясь своей всесильностью. Человеческая половина его сущности заставляла его презирать этих дикарей, уттакская – жаждала власти над ними и их подчинения.

Наглядевшись на жуткое зрелище, он сказал:

– Хватит.

Действие заклинания прекратилось. Очумевшие уттаки с мутными глазами один за другим поднимались с земли.

– Теперь вы знаете гнев белого диска, – обратился к ним Боварран.

– Теперь вы поняли, кто вождь. Толпа жалобно застонала в ответ.

– Это он вызвал гнев белого диска. – Боварран кивнул на Укуммака:

– Съешьте его!

Мгновенно осознав угрожающую ему опасность, Укуммак побежал вниз по поляне. Мужчины похватали оружие и погнались за виновником общего несчастья.

Тот вброд переправился через Руну и полез вверх по склону противоположного ската, все дальше углубляясь в скалы Оккадского нагорья.

Погоня вернулась нескоро и с пустыми руками. Оставшиеся дикари за это время сложили Боваррану новый шалаш и натащили туда лучших шкур и утвари.

Полууттак принял усердие и поклонение своих соплеменников как должное… Он грозно обратился к охотникам, посмевшим упустить указанную им добычу:

– Где этот жабий сын? Вы дали ему убежать?!

– Его унес Вонючка, – ответили потрясенные охотники. – Гнев белого диска – ужасен!

Боварран ловко использовал подвернувшуюся случайность.

– Так будет с каждым, кто не чтит меня, – провозгласил он. – Того унесет Вонючка.

Испуганный ропот пронесся среди уттаков, слышавших слова охотников и вождя. Закрепив впечатление, Боварран поинтересовался, как это произошло.

Оказалось, что охотники не сразу выследили Укуммака в скалах. Они почти настигли его, когда прилетевший на шум ящер схватил беглеца, оказавшегося ближе всех, и утащил его наверх.

– Там были чужие. Двое. – Один из охотников показал два пальца. – Не уттаки – люди.

– Люди? – насторожился Боварран. – Откуда здесь люди? Вы их ловили?

– Да. Они ушли наверх, в скалы. Мы не пошли за ними. Опасно.

– Отыщите их! – потребовал Боварран.

– Великий вождь! – взмолился один из охотников. – Прикажи Вонючке, и он съест их. Заветы предков не велят нам ходить в скалы!

Боваррану не хотелось показывать соплеменникам, как малы его возможности управления Вонючкой.

– Ладно, – разрешил он. – Не ходите. Охотники разошлись, довольные милостью нового вождя. Боварран выбрал помощника и оставил за старшего, сказав, что скоро вернется в племя. Утром, чуть свет, он вышел на Керн.

* * *

В этот день речной краб вцепился Витри в палец. Витри споласкивал котелок, чтобы затем набрать в него воды, и вдруг почувствовал, как что-то небольшое, твердое и агрессивное словно щипцами защемило мизинец его левой руки. Он вскрикнул и выдернул руку из воды. Существо, похожее на серый камень, оторвалось от пальца, мелькнуло в воздухе и стукнулось о прибрежную гальку.