Читать книгу "Обрекающие на жизнь - Анастасия Парфенова"

— Грифон, — сделала шаг ему навстречу, парируя испытующий взгляд точно таким же. Склонила голову набок, поправила выбившуюся из-под шёлкового капюшона прядь. — Ситуация… много сложнее, чем вам сейчас представляется. Не предпринимайте ничего, пока хоть немного не разберётесь в происходящем. Ни в коем случае не предпринимайте ничего сегодня вечером, — это не было просьбой, это было приказом, приказом того, кто имел полное право приказ отдавать. — И… удачи.

Они не поняли. Но они испугались. Смертные не так безнадёжны, как может показаться.

Я отвернулась. Подняла тонкую когтистую руку, совсем переставшую дрожать, и нежно отбросила занавес в сторону. Глубоко вдохнула свежий, пахнущий морем и почему-то апельсинами воздух. Шепнула:

— Смотрите.

На это стоило посмотреть.

Большой Зал Шеррн-онн в день Совета… потрясал.

Он был огромен — но это слово слишком пресно, слишком обыденно, чтобы передать всю бескрайность простирающегося перед нашими глазами пространства. Сегодня свет был притушен. Зал утопал в тенях и мягких бликах от покачивающихся на ветру светильников, но и в солнечный день ты с трудом мог различить противоположные стены — так велико было расстояние между ними. Что же до пола и потолка, я не уверена, что в этом месте они вообще существовали.

Но самое удивительное — это эль-ин. Тысячи эль-ин. Миллионы эль-ин. Высокие, утончённые, стремительно-гибкие фигуры, беззвучно скользящие по балконам и террасам, будто причудливой резьбой, покрывающим стены Зала. Точно облако тропических бабочек, слетевшихся со всех Небес ради самого главного танца. Буйные гривы, огромные миндалевидные глаза, пылающие во лбах живые камни. В любой другой день у вас в глазах зарябило бы от яркости крыльев, от затейливых индивидуальных и клановых одежд и макияжа.

Не сегодня. Не сегодня.

Они не распускали многоцветные крылья. Они скрыли под капюшонами длинные волосы. Они все, все как один были одеты в длиннополые плащи. Снежно-белого, удивительно чистого цвета.

Миллионы высоких, тонких фигур в струящихся белых одеяниях, беззвучно скользящих среди причудливых теней и призрачной музыки. Они казались призрачными, нереальными, точно забытый сон. Они казались такими… такими далёкими.

— О Ауте… О милосердная. О Вечная Юная…

Полный траур. Все кланы, все генетические линии надели священное белое. Такого Эль-онн не знала уже очень и очень давно. Невероятно. После всех этих лет мой народ наконец позволил себе горевать о любимых, потерянных во время Эпидемии. Быть может, сегодня мы попытаемся отпустить призраки, так долго витавшие за нашими спинами.

Может быть, мы даже попытаемся простить.

Я, впрочем, сомневалась, что последнее у нас получится.

— Антея-эль?

Ворон. Кажется, он не в первый раз меня окликал. Медленно повернулась к смертному, обожгла его потусторонним, совершенно нечеловеческим взглядом.

— Что-нибудь… не так? — Он чувствовал, не мог не чувствовать, что привычный мир плохих захватчиков-эльфов и отважно сражающихся с ними непокорных людей летит кувырком. Установки и представления, такие простые, такие ясные и уютные, вдруг зашатались, и смертные не могли понять, как и почему это происходит.

— Белый — цвет траура, — мягко шепнула я, объясняя всё и не объясняя ничего. Вновь повернулась к залу, прижавшись щекой к арке прохода. Пила дивное зрелище, как пьют старое вино и апельсиновый сок, — медленно, смакуя каждый глоток.

Среди закутанных в белое эль-ин особенно ярко выделялись фигуры гостей. Их всех собрали на одном уровне в целях безопасности. Их же собственной.

Оливулцы — в своих официальных полувоенных комбинезонах угольно-чёрного, сливающегося с тенями цвета. Их массивные фигуры казались скоплениями темноты, а мрачные лица и эмоции лишь усиливали впечатление. Контраст со светлой печалью моего народа был поразителен и очень драматичен.

Я без труда нашла нескольких дарай-князей, с непроницаемыми лицами наблюдающих за происходящим с боковой галереи. Аристократичные фигуры, завёрнутые в свои собственные персональные радуги. Перламутровое сияние выделяло их среди всех остальных, приковывало взгляды. Мне пришло на ум сравнение со светлячками, затерявшимися среди феерии ночных мотыльков.

Были и другие гости, но они казались потерянными, одинокими. Резали глаза, были удивительно не на месте. Слишком грубые, слишком яркие, слишком… вульгарные для того, что послужило поводом для этого собрания. И было очень важным и очень личным делом моего народа. Прекрасно. Именно этого впечатления я и добивалась.

В своём саду гостей я угощу

Кузнечиками на обед.

Пусть знают, как ходить

Ко мне

Без приглашенья!

Он сопроводил продекламированное вслух совершенно уморительным сен-образом, подробно описывающим, как все эти исполненные собственного достоинства гости ловят удирающих из тарелок кузнечиков. Против воли я хихикнула и лишь затем, не без труда придав лицу возмущённое выражение, повернулась к Арреку.

И подавилась порицающей тирадой, зачарованно глядя на это великолепное создание.

Разумеется, в день всеобщего траура Консорт Хранительницы и не подумал надеть белое. Какое там! Уверена, он специально проследил, чтобы в костюме не оказалось ни одной белой нитки. Более того, весь его наряд оставлял впечатление какой-то нарочитой… неофициальности. Так можно было одеться на пьяную вечеринку в не очень приличной компании, но никак не на выход в высший свет.

Облегающие — очень облегающие! — чёрные штаны, дополненные высокими, до середины бедра, чёрными же сапогами. Впечатляющая коллекция холодного оружия, украшающая охватывающий бёдра широкий чёрный пояс. Камзол, или куртка, или хотя бы жилет вызывающе отсутствовали. Нарочито небрежно заправленная рубашка была наполовину расстёгнута, позволяя всем желающим любоваться перламутровыми переливами дарайской кожи. Разумеется, рубашка была совершенно невозможного цвета: пурпурно-винная, огненная. Яркая. Должно быть, сделана из какого-то необычного материала, потому что ткань обладала удивительным свойством: она не была прозрачна, но пропускала перламутровое сияние кожи, позволяя свету распространяться вокруг, но полностью изменяя его спектр. Никогда раньше не видела рубина, который сиял бы насыщенной неразбавленной тьмой, но именно такое создавалось впечатление: будто ярко-красная ткань каким-то образом порождала тени, причудливо игравшие вокруг фигуры юного князя.

Одежда оттеняла светлую, играющую перламутровым блеском кожу, подчёркивая сумрачно-угрожающую красоту. Чёрные волосы рассыпались по плечам не хуже эльфийской гривы: казалось, они самим своим существованием отвергали понятие «расчёска». Единственная драгоценность — сверкающая в левом ухе серёжка. Огромный кровавый рубин, варварский и прекрасный. В серых глазах кипели, сталкиваясь, стальные льдины. А в правой руке он небрежно держал наполовину пустую бутылку вина. Судя по всему, недостающая половина напитка была вылита на рубашку, чтобы добиться столь… сногсшибательного запаха.