Читать книгу "О боли, горе и смерти - Марк Туллий Цицерон"

(54) Допустим, что честный человек продает дом из- за его кое-каких недостатков, о которых сам он знает, но другие люди не знают. Допустим, что строение это нездоровое, но считается здоровым, и люди не знают, что во всех комнатах выползают змеи, что здание это из дурного материала и может обвалиться; но об этом никто, кроме владельца, не знает. Я спрашиваю: если продавший не сказал этого покупателям и продал строение за гораздо бо́льшую цену, чем рассчитывал, то разве он поступил несправедливо или, вернее, бесчестно? «Да, конечно, – отвечает Антипатр. – Что это, как не не- указание пути заблудившемуся (в Афинах это карается проклятием от имени городской общины) – позволить покупателю понести ущерб из-за своего заблуждения и стать жертвой обмана? Это даже нечто худшее, чем не указать правильного пути; ведь это значит сознательно ввести ближнего в заблуждение». (55) Диоген возражает ему: «Разве тебя заставлял покупать тот, кто этого тебе даже не посоветовал? Он объявил о продаже того, что ему не нравилось; ты же купил то, что тебе нравилось. Если того, кто объявляет о продаже „хорошей и хорошо построенной усадьбы”, не считают обманщиком, если усадьба эта скверная и построена неправильно, то тем меньше оснований считать обманщиком того человека, который не стал расхваливать свой дом. Ибо какой возможен обман со стороны продающего там, где налицо суждение покупающего? Но если не надо нести ответственность за все сказанное, то надо ли, по твоему мнению, нести ответственность за то, что сказано не было? И действительно, что глупее положения, когда продающий сообщает о недостатках продаваемой им вещи? И что так нелепо, как предположение, что глашатай, по приказанию собственника, объявит: „Продаю дом, пораженный мором”?» (56) Итак, в некоторых сомнительных случаях одна сторона защищает нравственную красоту, другая говорит о пользе, утверждая, что совершить кажущееся полезным не только прекрасно в нравственном отношении; более того, не совершить этого даже позорно. Вот частое кажущееся разногласие между полезным и нравственно прекрасным. Одно от другого надо отграничивать; мы изложили это не для постановки вопроса, а для разъяснения его. (57) Итак, по моему мнению, ни торговец зерном не должен был скрывать обстоятельства дела от родосцев, ни человек, продававший дом, – от своих покупателей. Правда, умолчать еще не значит скрыть, но значит это тогда, когда, ты ради своей выгоды хочешь, чтобы того, что́ знаешь ты, не знали те, для кого знать это важно. И кто не видит, что́ представляет собою стремление скрыть и какому человеку оно свойственно? Конечно, не человеку открытой души, простому, свободно рожденному, не честному мужу, но скорее лукавому, темного происхождения, ловкому, лживому, коварному, хитрому, сутяге, плуту. Не пагубно ли заслужить столько названий пороков и еще другие, более многочисленные?

(XIV, 58) Но если надо порицать людей, о чем-то умолчавших, то что должны мы подумать о солгавших? Римский всадник Гай Каний, человек, не лишенный остроумия и достаточно образованный, приехав в Сиракузы, как он уверял, не по делам, а для отдыха, не раз говорил там о своем желании купить небольшое загородное имение, куда он мог бы приглашать друзей и где мог бы развлекаться без помехи со стороны посетителей. Когда молва об этом распространилась, то некий Пифий, державший в Сиракузах меняльную лавку, сказал ему, что продажного имения у него, правда, нет, но что Каний, если хочет, может пользоваться его имением как своим, и заодно пригласил его на пир к себе в имение на следующий день. Когда Каний принял его приглашение, то Пифий, как меняла влиятельный человек во всех сословиях, позвал рыбаков, велел им в течение следующего дня ловить рыбу около его имения и объяснил им, чего ему от них нужно. Каний вовремя прибыл на пир. Пифий устроил его великолепно. Перед взорами пировавших появилось множество лодок, причем все рыбаки приносили свой улов и бросали рыбу к ногам Пифия. (59) Тогда Каний спросил: «Скажи, пожалуйста, Пифий, что это значит – столько рыбы, столько лодок?» А тот и говорит: «Чему здесь удивляться? Вся рыба, какая только есть в Сиракузах, – в этом месте; здесь изобилие чистой воды; обходить мою усадьбу рыбаки не могут». Загоревшись желанием получить имение, Каний стал уговаривать Пифия, чтобы тот ему продал его. Пифий вначале был несговорчив. К чему много слов? Каний добивается своего. Человек богатый и жадный, он покупает имение за столько, сколько Пифий за него запросил, и притом со всей обстановкой. На другой день Каний приглашает близких друзей, сам приезжает заблаговременно, но не видит ни одного челна. Он спрашивает ближайшего соседа, не праздничные ли дни у рыбаков, так как ни одного из них он не видит. «Нет, насколько мне известно, – говорит тот, – но здесь обыкновенно рыбы не ловит никто; поэтому я вчера и не мог понять, что́ произошло». (60) Рассердился Каний, но что мог он сделать? Ведь Гай Аквилий, мой коллега и близкий друг, тогда еще не предлагал своих формул насчет злого умысла. Когда его спрашивали, что такое злой умысел, о котором в них говорится, он отвечал: «Когда люди в чем-нибудь одном притворились, а другое сделали». Это сказано превосходно, чего и можно было ожидать от человека, искушенного в определениях. Итак, и Пифий, и все другие, делающие одно и притворяющиеся в другом, – люди вероломные, бесчестные, злонамеренные. Следовательно, ни один их поступок не может быть полезен, раз он запятнан столькими пороками.

(XV, 61) Но если определение, данное Аквилием, правильно, то из всей нашей жизни надо устранить и стремление притворяться в том, чего нет, и стремление скрывать то, что есть. Поэтому честный человек ни ради того, чтобы на лучших условиях купить, ни для того, чтобы продать, ни в чем не притворится и ничего не скроет. Более того, этот злой умысел карался законами: в делах опеки – XII таблицами; в случае обмана малолетних – Плеториевым законом; без применения закона – приговорами, в которых прибавляется: «…в соответствии с доверием». В решениях по другим делам особенное значение имеют следующие выражения: при третейском суде насчет имущества жены – «лучше, справедливее», в случае фидуциарного обязательства – «поступить честно, как делается между честными людьми». Что же следует из этого? Может ли, с одной стороны, в том, что совершается «лучше, справедливее», содержаться хотя бы частица обмана или, с другой стороны, когда говорят «поступить честно, как делается между честными людьми», можно ли совершить что-нибудь по злому умыслу и коварно?

Но злой умысел, как говорит Аквилий, заключается в притворстве. Поэтому при заключении соглашений надо устранять всякую возможность лжи. Продающий не должен прибегать к помощи человека, набавляющего цену, покупающий – к помощи сбивающего ее. И тот и другой, если станут объявлять свою цену, могут ее объявить только один раз. (62) Во всяком случае, когда Квинт Сцевола, сын Публия, попросил, чтобы ему назвали окончательную цену угодья, которое он хотел купить, и когда продававший назвал ее, то Сцевола сказал, что ценит угодье дороже, и прибавил 100 000 сестерциев. Никто не станет отрицать, что это был поступок честного мужа; люди отрицают, что это был поступок мудрого, как и в случае, если бы он что-нибудь продал за более низкую цену, чем та, за какую мог бы продать. Итак, зло именно в том, что одних считают честными, а других мудрыми людьми. Поэтому Энний и пишет, что тщетна мудрость того мудреца, который не может быть полезен себе самому. Это было бы верно, если бы я был согласен с Эннием насчет значения слов «быть полезен». (63) Во всяком случае, Гекатон Родосский, ученик Панэтия, в своих книгах «О долге», посвященных им Квинту ну, как я вижу, говорит, что обязанность мудрого – заботиться о своем имуществе, не совершая ничего противного обычаям, законам и установлениям; ведь мы хотим быть богаты не только ради себя, но и ради детей, родных и друзей, а особенно ради государства; ведь средства и достояние отдельных лиц составляют богатства гражданской общины. Поступок Сцеволы, о котором я говорил выше, никак не мог бы понравиться Гекатону. Ведь он утверждает, что сам он вообще не был бы способен совершить в своих интересах что-либо недозволенное. Гекатон не заслуживает ни большой похвалы, ни благодарности. (64) Но если и притворство, и стремление скрыть что-либо – злой умысел, то очень малочисленны случаи, когда этого злого умысла налицо нет; если же честный человек – это такой, который приносит пользу, кому только может, и не причиняет вреда никому, то найти такого честного человека, разумеется, нелегко. Итак, никогда не бывает полезно совершать проступки, так как это всегда позорно, а так как в нравственном отношении всегда прекрасно быть честным мужем, то это всегда полезно.