Читать книгу "Франция и Англия X-XIII веков. Становление монархии - Шарль Эдмон Пти-Дютайи"

Против этих королей, против этих королевских чиновников, желавших быть учителями, что могла сделать оппозиция, чего она хотела и чего добилась?

И, прежде всего, можно ли допустить существование великого течения в общественном мнении, существование «английской нации», которую, как говорит Стаббс, «события довели до сознания своего единства и своей индивидуальности»? Историки викторианской эпохи думали видеть, уже начиная с царствования Иоанна Безземельного, нацию, объединившуюся против короля. Ученые, даже наименее расположенные к парадоксам, держатся теперь того мнения, что от такого представления следует отказаться. Это не значит, что Англия уже в начале XIII в. не представляла собой совершенно иного зрелища, чем Франция того времени, еще неоднородная и пестрая. Англия была маленькая и имела сильное правительство — условия, благоприятные для единства. Местное обычное право еще существовало, но рядом с ним возросло общее право, common law, которое королевские юристы беспрерывно обогащали. Прежние завоеватели-нормандцы и прежние побежденные англосаксы слились в один народ, который двуязычие, по-видимому, не очень стесняло. Высшее общество говорит по-французски, но это испорченный французский язык, над которым наши предки уже начинали смеяться. Средние классы и народ говорили по-английски, и именно на английском языке Генрих III обнародует в 1258 г. свое решение присоединиться к Оксфордским провизиям. Оба языка еще не проникли друг в друга, чтобы образовать современный английский язык; но культурные люди знают их оба, а кроме того учатся и по-латыни[121]. Можно уже говорить об английской нации. Но крайнее разнообразие интересов, и в особенности отсутствие выведенного из рассуждения понятия о государстве и о политической свободе, с другой стороны, — представление, что монархическое управление есть личное дело монарха, представление, что только феодальная обязанность совета уменьшает его ответственность, наконец, представление, что практически от его произвола можно защищаться только соблюдением известных обычаев, сохранением или приобретением вновь вольностей, специально принадлежащих той или другой социальной группе, — все это составляет препятствие, почти непреодолимое, для развития политической мысли.

Английские бароны, далекие от того, чтобы вести английский народ к сопротивлению, сами подают пример разделения и политической неспособности. Про них идет слава, что они никак не могут между собой столковаться. Регент Вильгельм Маршал на своем смертном одре в 1219 г. боится возбудить зависть, если назначит себе преемника, и в конце концов оставляет малолетнего короля Генриха под охраной Бога и легата, так как «нет страны, в которой люди были бы так разделены между собой сердцем, как в Англии». Иоанн Безземельный добился того, что бароны составили против него коалицию, лишь после долгих лет тирании. Но их партия образовалась на основе лишь скопления личных обид. Хронист, лучше всех рассказавший об их восстании, указывает нам мотивы их раздражения, не имеющие ничего общего с политической оппозицией:

«Было в то время много знатных людей в Англии, жен и дочерей которых изнасиловал король, и других, которых он разорил своими незаконными требованиями, и таких, родственников которых он изгнал, конфисковав их имущество, так что у этого короля было столько врагов, сколько у него было баронов».

Другие современники говорят о предпочтении, которое он оказывал иностранцам, о милостях, оказываемых им бродягам, которые вели себя как варвары, о захвате наследства несовершеннолетних, о похищении детей в качестве заложников. Все эти указания верны, и можно привести имена баронов, которых Иоанн обесчестил и разорил и которые вели войну против него. И они вели ее без всякой другой программы, кроме уничтожения злоупотреблений, от которых сами страдали больше всего. Текст Великой хартии ясно показывает, что они думали вовсе не об установлении конституционного правления, основанного на национальном единстве, а о том, чтобы заставить соблюдать кутюмы, которые их обеспечивали. Как говорит коггсгольский хронист, они хотели покончить «с дурными кутюмами, установленными отцом и братом короля, и со злоупотреблениями, которые к ним прибавил король Иоанн». Их идеал был в прошлом. Их неспособность создать новое публичное право проявляются в тех мерах, которые они принимают для того, чтобы обеспечить выполнение этого «мира»: комиссия XXV, которой поручается в случае его нарушения организовать вооруженное восстание, — выдумка чисто феодальная. Великая хартия вся проникнута тем же духом. Самая существенная ее черта — это стремление восстановить старинное феодальное право, под здание которого с давних времен подкапывались юристы курии и королевские чиновники и которое грубо сломал Иоанн Безземельный. Так ее и поняли современники. У одного близкого к Иоанну француза, Роберта де Бетюна, был менестрель, которому он заказал историю королей Англии; этот менестрель так излагает содержание Великой хартии: король должен был обещать, что не будет «унижать» (deparager) наследниц, что он уменьшит рельеф, откажется от жестоких законов, ограждающих его заповедники, вернет право высшего суда сеньорам. Биограф Вильгельма Маршала также говорит, «что бароны явились к королю по поводу своих вольностей». Статьи Великой хартии, даже не относящиеся к этим «вольностям», почти все содержат в себе выгоды или гарантии для знати. Например, статья, запрещающая чиновникам короля конфисковать под предлогом штрафа предметы, нужные серву для того, чтобы работать и жить, приводилась как доказательство того, что права всего народа были защищены от короля баронами; но ведь Великая хартия имеет в виду только сервов, принадлежащих сеньорам, а не королю; она оберегает их имущество, которое является собственностью их сеньора; более точная редакция, принятая при подтверждениях хартии, решительно доказывает это.

Статьи, касающиеся щитовых денег и денежной помощи, заслуживают особого внимания. Ничто не показывает лучше, что можно жестоко ошибиться, если изолировать какой-нибудь текст и не углубляться в смысл слов. Выше мы дали буквальный перевод этой статьи. Иоанн увеличил размеры щитовых денег, т. е. налога взамен личного выполнения военной повинности, и при помощи штрафов («fines») из него сделали орудие безграничных вымогательств. С другой стороны, под предлогом денежной помощи, которую человек обязан оказывать своему сеньору, он требовал настоящих налогов. Все помнили, что в 1207 г. вследствие отказа в его требовании дать тринадцатую часть доходов мирян и духовенства, он секвестровал имущество архиепископа Йоркского, продал имущество аббата Фернесского, наложил штраф на аббата Силебийского. При этих условиях чего требуют бароны в своей петиции 1215 г.? Того, чтобы за исключением обычной денежкой помощи в трех случаях (выкуп, посвящение в рыцари сына, замужество дочери), которая к тому же должна быть «благоразумной», король не устанавливал щитового налога или денежной помощи иначе как «с общего совета королевства», т. е. по решению, с согласия подданных. Формула неопределенная, в которой невозможно видеть ничего другого, кроме желания заставить уважать старинное правило феодального права, о котором мы так часто говорили: вассал обязан помогать своему сеньору в нужде, но эту «помощь» он дает в том случае, если с ним советуются. Вот и все, чего требовали бароны.