Читать книгу "Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский"

Так много лет назад русская шляхта вместе с польской останавливала татар и москалей — оставаясь при этом русской шляхтой. А тут есть еще и четкие сословные различия между дворянско-интеллигентским национально-освободительным движением поляков и простонародным белорусским. Ведь белорусская интеллигенция, будь то профессор Лялевель или писатели Вераницыц и Шпилевский — интеллигенты в лучшем случае второго поколения.

В 1838 году «Демократический союз» разогнали — судьба его такова же, как петрашевцев в Петербурге. Но на Белоруссию обрушился ряд особых ударов — именно как на мятежную провинцию.

Теоретически русское правительство с 1772 года признавало дворянами только тех, кто мог это подтвердить документами. Фактически до эпохи Николая I Павловича никто документы не проверял. Теперь же указами от 1831, 1847, 1857 годов все, кто не мог подтвердить своего шляхетства, записывался в другие сословия. Городские жители еще образовали сословие сравнительно привилегированное: «граждан западных губерний». Сельские же записывались в крестьяне: на владельческой земле — в «вольные хлебопашцы» (хорошо хоть не в крепостные), на государственной земле — в государственные крестьяне. На всех наложили подушную и воинскую повинность. Основная масса этих бывших дворян были мелкие шляхтичи — как правило, не ополяченные. Удар по белорусскому дворянству? Именно так понимали указы в Белоруссии.

В 1830 году отменили Литовские статуты в Могилевской и Витебской губерниях. К 1840-м годам — на всей территории бывшего Великого княжества Литовского. С 1831 года всем государственным учреждениям были даны только российские названия. В 1832 году закрыт Виленский университет как рассадник «непозволительных суждений». Тогда же польский язык в судопроизводстве заменен на русский. В 1839 году униатскую церковь подчинили православной в Москве.

Этими законами уничтожалось все, что еще осталось от Великого княжества Литовского. Но оставался народ — самый прямой наследник Княжества. Не случайно же в 1840 году запретили само слово «Белоруссия». Уж оно-то не имело прямого отношения к Великому княжеству.

В 1860–1862 годах — послабления, но какие-то хилые… Разрешили использовать белорусский язык для обучения элементарной грамотности в первые два года обучения. А дальнейшее обучение — только по-русски. Ну, и слово «Белоруссия» стало «можно».

Но к тому времени белорусское национально-освободительное движение уже набрало размах и силу. В польском восстании 1863 года ясно виден особый белорусский элемент. Белорусские революционеры тоже за Речь Посполитую, но явно вкладывают в это слово совсем иной смысл. Как и украинские националисты, они одновременно и патриоты, и революционеры: сторонники демократических реформ и наделения крестьян землей.

Константин (Кастусь) Калиновский, сын мелкого шляхтича, не только создает и объединяет революционные кружки в западных губерниях. Он ведет одновременно и националистическую, и революционную пропаганду. Впервые начинает издаваться газета на белорусском языке: «Мужицкая правда». Это — революционная подпольная газета; от многих ее положений не отказались бы ни Герцен, ни Чернышевский. Но одновременно есть в ней и лозунги «освобождения родной Беларуси».

В документах Временного правительства в Варшаве 1863 года ничего не говорилось о праве наций на самоопределение… Тем не менее Литовский провинциальный комитет объявил себя Временным правительством Литвы и Польши. Во главе с Калиновским. ЛПН поддержал поляков, но требовал самоопределения и социальных реформ (в том числе и аграрной реформы).

Это правительство не было признано в Варшаве. Как Великое княжество оказалось между Московией и Польшей, так и нарождающаяся Белоруссия не получала поддержки ни из Польши, ни от Российской империи. Везде не свои.

Константин-Кастусь Калиновский ухитрился даже в подполье, в обстановке террора, руководить повстанцами. Арестованный в 1864 году, он приговорен к расстрелу.

— Нет! — не соглашается генерал-губернатор Муравьев. — Расстреливают офицеров, военнослужащих вражеских армий. Бунтовщиков надо вешать!

Кастуся Калиновского повесили. За считаные недели, дни до казни он пишет свои «Письма из-под виселицы»: уговаривает не сдаваться, пропагандирует революцию, власть народа, Речь Посполитую.

До конца 1860-х годов в западных губерниях сохранялось военное положение: явно не только против польских повстанцев. Поляки-то поддержкой населения не пользовались. Но с каких пор виселицами и порками можно удержать умственную жизнь людей?!

Белорусские народовольцы 1880-х годов выпустили несколько листовок на русском языке: «Послание к землякам-белорусам», «К белорусской интеллигенции», «К белорусской молодежи».

Вот слово и вылетело. Белорусский национализм начал стремительно оформляться, захватывал все более широкие слои населения. В любой из политических партий конца XIX — начала XX века было белорусское землячество. Появлялись не противоречащие установкам партии, но предназначенные «для своих» воззвания «К белорусской молодежи» эсеров и «За свободу Белоруссии!» марксистов в 1904 году и много еще чего.

Само правительство по-прежнему доводило белорусов до желания бороться с ним, упорно не признавая белорусов отдельным народом. В 1906 году вышел закон, допускавший обучение на родном языке для всех народов Российской империи… По мнению современных белорусских ученых, закон обернулся дискриминацией: «Это не затронуло украинцев и белорусов, потому что они считались русскими и повинны были учиться на русском языке» [73. С. 361].

Что оставалось? Продолжать борьбу за то, чтобы белорусов официально признали. В 1911 году в Петербурге возникло «Западнорусское товарищество». «Западнорусы» считали белорусов особенной, но частью единого русского народа.

В работе громад 1905 и 1917 годов были и белорусские националисты, и «западнорусы». К 1917 году национализм и западнорусизм оказались в непримиримой борьбе. «Западнорусов» понимали все хуже, им приходилось маскироваться под белорусских националистов. В качестве примеров: черносотенно-октябристский «Союз белорусской демократии», «Белорусский национальный комитет» в Могилеве, «Союз белорусского народа» в Витебске [74. С. 250–251].

Как видно, такой уж настал час — даже сторонникам «единого и неделимого» русского народа, для которых белорусы оставались локальной этнографической группой, приходилось использовать слова «Белоруссия» и «белорусы» и говорить о «национальном белорусском комитете».

«Западнорусизм» оказался всего лишь временным, промежуточным явлением, попыткой примирить непримиримое: белорусский национализм и великодержавие единого и неделимого русского народа от Карпат до Аляски. Естественно, он долго не удержался.

Впрочем, до сих пор царит в Белоруссии некая двойственность. С одной стороны, мало кто сомневается: белорусы — это особый народ, вовсе не русские. С другой — даже в учебниках читаешь о «высылках революционеров из Белоруссии в Восточную Россию» или что в Белоруссии, «как и по всей России, складывалось двоевластие» [74. С. 383].

Видимо, складывание белорусского народа не завершилось до сих пор.